С этого пригорка Маркусу видна была Антилла на севере: круг тяжелого сероватого камня, нагроможденного поверх костей древних гор. В ярком дневном свете камни отливали голубизной, отражая небо и холодное море. Антиллус Раукус, выбирая, кому доверить защиту родного города, выбрал, конечно, кого-то из самых верных и упрямых старых дружков, и тот теперь из кожи вон лез, лишь бы оправдать доверие.

Маркус потратил еще минуту, обдумывая расположение канимского лагеря. Любому вышедшему из города отряду, чтобы добраться до воинов-волков, пришлось бы миновать один из алеранских лагерей. Более того, укрытый лощиной лагерь не виден был с городской стены. Разумеется, крыло рыцарей Воздуха добралось бы сюда в считаные минуты, но, если антилланский наместник не совсем забыл об осторожности, он сейчас притихнет и не станет пугать горожан, пока сам не разберется в происходящем.

И еще – если только его дурни как следует укрепят свои холмики – два алеранских легиона лучше канимов будут владеть местностью. Атака на алеранский легион на укрепленной позиции – рискованная игра, и за выигрыш приходится платить большой кровью. Впрочем, численное превосходство канимов делало такой же безумной ставкой попытку атаковать их лагерь. А разместившиеся южнее города сводные силы алеранцев и канимов стояли между Антиллой и наступающим вордом. Антилланский командующий, как бы туп он ни был, не мог этого не оценить.

Многое и многое могло пойти наперекосяк, но время высадки и расположение войск так удачно сложилось, словно им всем улыбалась удача.

Конечно, удача тут ни при чем. Все обдуманно, и обдуманно с умом. Да Маркус и не ждал иного от этого командира. Вот чего не было дано его деду. Секстус был великим мастером политических интриг, а возглавить легион в поле не умел, ни разу не встал рядом с воинами, не сражался вместе с ними, не завоевал себе места в глазах легионеров. Секстус добился от подданных верности и даже почтения. Но командиром они его не считали.

Октавиан – другое дело. Первый алеранский легион умрет за него до последнего человека.

Маркус закончил обход лагеря, обрушивая на каждый недочет громы и молнии, а безупречную работу вознаграждая непроницаемым молчанием. От него того и ждали. Слухи о положении Алеры уже разлетелись по войскам, и людям было не по себе. Брань и рычание твердолобого Первого копья и других центурионов доказывали, что легион жив – стоит ли он на месте или рубится с врагом. Никакие заверения, никакие ободряющие слова так не успокаивают солдат.

Однако и толковые закаленные центурионы задумчиво поглядывали на Маркуса, словно искали у него ответов на свои сомнения. Маркус отвечал на их взгляды молчаливым воинским приветствием, показывая, что Первое копье как ни в чем не бывало занят своим делом.

Когда наступил вечер, он остановился на самой южной точке обороны и уставился в сгущавшуюся тьму. Главные силы ворда, по словам Октавиана, медленно продвигались к Антилле и находились еще на расстоянии сорока миль. За многие годы войн Маркус усвоил, что точное местонахождение врага узнаешь, только когда до него можно дотянуться клинком.

Ему вдруг пришло в голову, что именно поэтому жизнь Валиара Маркуса ему больше по душе, чем жизнь, которую он вел, будучи курсором.

Случается, солдат не знает, где его враг, но кто его враг, знает почти всегда.

– Задумался о чем-то глубоком? – тихо прозвучало у него за спиной.

Первое копье обернулся – мастер Магнус стоял на один большой шаг позади. Совершенно бесшумно он приблизился на расстояние смертельного удара. И при желании мог его нанести – гладием или спрятанным под одеждой ножом. Поскольку Маркус в броне, бил бы в шею сзади: воткнуть, провернуть под нужным углом, пересечь позвоночник или один из крупных сосудов, в то же время пережав дыхательное горло. При правильном исполнении это позволяет тихо и наверняка прикончить даже тяжело вооруженного противника.