Внезапно его осенило. Больше месяца назад около дыры в заборе хоронили какую-то малявку. Тогда у могилы оставили бутылок пять водки – он вылакал ее всю и думал, что реально сдохнет. Где-то сейчас должны были быть сороковины – а значит, вполне возможно, что ему повезет. Правда, вчера было тихо, то есть приехать могут сегодня – но вряд ли ему откажут в рюмке-другой, если он появится у могилы прямо при родственниках.

Он побрел привычными дорожками, на ходу здороваясь со знакомыми. Кого-то он знал еще при жизни – в основном бандитов, погребенных на центральной аллее, чтобы далеко не ходить. С остальными познакомился уже после их смерти. С некоторыми он даже вел вечерами умные разговоры, пока из могил не начинали лезть черти.

Еще издалека он увидел какой-то непорядок. Цветы вокруг могилы были разбросаны, земля разрыта. Он остановился в нерешительности. Это могли быть черные копатели, которые доставали из могил кольца и другие украшения. На такое не шел даже он – больше из страха быть пойманным. Могли покопаться собаки. Могло… он больше не знал, что могло.

Постоял, прислушался, с трудом преодолевая вчерашний хмель и гудение в голове. Тишина. Он осторожно подошел поближе. Могила была разрыта на совесть – памятник аккуратно отставлен в изголовье, цветы и венки сложены в кучку, земля выкинута вся. Он наклонился через бруствер и вздрогнул.

Омерзительного вида полуразложившийся женский труп был буквально втиснут в бархат гроба телом какого-то раздетого парня. На ногах девушки, согнутых в коленях, мягкие ткани отстали, и были видны белые кости. В могиле вертикально торчала крышка гроба – другим концом она упиралась в затылок парня. Из зияющей раны торчали обломки черепа, густо перемазанные серым мозгом и кровью. Пальцы молодого человека судорожно сжимали белый шелк платья в том месте, где у девушки когда-то была грудь. Белый зад парня чудовищно диссонировал со всей картиной.

Тоша-Фабрика попятился, оскальзываясь на глине. Ему показалось, что в могиле кто-то шевелится. Пошатнувшись, он оперся рукой о выкопанную глину, и увидел лицо девушки. В отличие от всего тела, оно не выглядело разложившимся – скорее наоборот, сияло чистотой и юностью.

– О боже, – прошептал сторож. Он попытался подняться, но ноги проскальзывали по глине. В лице девушки было что-то такое, что заставляло его смотреть и смотреть на нее. Он понял, что сейчас она откроет глаза, и тогда он умрет от ужаса…

Он вскочил на четвереньки и, подвывая, помчался прочь, ломая ветки. Вслед ему шелестели какие-то странные, ласковые слова. Он, с рождения наделенный обостренным чутьем к опасности, твердо знал, что не проживет дольше завтрашнего утра…

Поезд лязгнул, засвистел, закряхтел всеми своими стальными суставами, несколько раз содрогнулся в конвульсиях и, наконец, окончательно остановился. Александр посмотрел в окно купе – совсем рядом с поездом неспешно текла широкая река, на другом берегу которой золотились маковки церквей.

Его зоркий взгляд морского офицера разглядел вдалеке многочисленных извозчиков, столпившихся перед понтонным мостом. Там, на спуске с берега, явственно происходило что-то из ряда вон выходящее – но человеческая суета не давала разглядеть, в чем дело.

– Иркутск, господа! – басом взревел кондуктор. – Кому до Иркутска – прошу на выход!

Александр снял с полки обтянутый парусиной чемоданчик, церемонно раскланялся с попутчиками – немолодой семейной парой, надел фуражку и вышел. Снаружи сразу стало прохладнее – уже начиная с Новониколаевска всех обитателей поезда мучила летняя сибирская жара, от которой не спасали даже распахнутые окна.