Сергей Александрович вошёл в кабинет Виленского с чувством тревоги, которое не поддавалось объяснению. Вроде всё было нормально, дочь училась неплохо, беспокойства родителям не доставляла. Желание побеседовать, исходившее от директора гимназии, было непонятным.

После взаимных приветствий Семён Маркович предупредил секретаршу, что очень занят, и велел его ни с кем не соединять.

– Сергей Александрович, я пригласил вас побеседовать относительно вашей дочери, – начал разговор Виленский.

– Что-то случилось, Семён Маркович? – обеспокоенно спросил Ковалевский.

– Нет, знаете, ничего не случилось… – промямлил директор. – Но, несмотря на это, есть некоторая проблема, которую необходимо обсудить именно с вами.

– Что за проблема? Знаете, Семён Маркович, давайте ближе к делу, а то я смотрю, вы мнётесь, чего-то не договариваете.

– Нет-нет, я перехожу как раз к проблеме. Знаете, ваша дочь очень подвижный ребёнок, с инициативой… Я бы даже сказал, что это не ребёнок, а чертёнок какой-то!

– Я вас не понимаю, – начал раздражаться Сергей Александрович. – Что вы всё ходите вокруг да около? Отвечайте: у неё слабая дисциплина? Она неподобающе ведёт себя на уроках? Что плохого в инициативности девочки?

– Да-да, я вас понимаю. Заверяю, что на уроках Наташа ведёт себя нормально, дисциплина у неё хорошая. Просто у нас, как вы знаете, предусмотрены прогулки на свежем воздухе… Так она организовывает во время этих прогулок каждый раз какие-то игры, например, как она называет это, «вышибалы» или какой-то «квадрат». Самое интересное, что она фактически превратилась в неформального лидера класса и её слушаются даже мальчишки!

– Я не вижу, уважаемый Семён Маркович, темы и предмета для разговора. Всё это характеризует мою дочь с положительной стороны, и я по-прежнему не понимаю, для чего вы пригласили меня в этот кабинет! – В тоне Сергея Александровича слышалась видимая досада занятого человека, понапрасну теряющего драгоценное время. – Я могу быть свободен?

– Очень прошу вас задержаться ещё только на одну минуточку, – залебезил Виленский, старательно отводя взгляд от Наташиного отца. – Я хочу сказать вам самое главное, то, ради чего…

– Послушайте, уважаемый, а можно было с этого начать?

– Сергей Александрович, я всё понимаю, я знаю, что вы весьма авторитетный человек, вас знают во многих организациях, вы очень заняты… Прошу меня извинить и понять то, что я вам сейчас скажу…

Воскресенскому захотелось врезать этому лысеющему тщедушному человечку по морде, но он сдержался. «Ещё богу душу отдаст…» – подумал. А вслух произнёс:

– Да говорите уже, наконец, сколько можно время тянуть?..

Семён Маркович набрал воздуха в лёгкие и выпалил:

– Ваша дочь спорила с учительницей истории и позволила себе назвать её полоумной. Вот.

– Давайте подробней, что-то я ничего не понимаю, – насторожился Ковалевский.

– Понимаете, по программе мы кратко излагаем ученикам историю Великой Отечественной войны. Учительница стала рассказывать детям о блокаде Ленинграда и высказала мнение, что город надо было сдать, и тогда не было бы столько жертв, – Виленский впервые взглянул на своего собеседника.

– Что за бред несёт ваша учительница?

– Вот видите, и вы думаете так же, как ваша дочь. Она поднялась со своего места и камня на камне не оставила от того, что сообщил преподаватель. Наташа сказала, что на нашу землю пришли фашисты, изверги, палачи. Если бы их пустили в город, они бы вырезали в нём всё население и затопили бы его или взорвали. Дальше она добавила, что учительница оскорбила память защитников Ленинграда, наплевала на тех, кто в неимоверно тяжёлых условиях отстоял Ленинград, и высказала мнение, что таким преподавателям нельзя доверять учить детей.