Михаил Васильевич очень любил встречи без галстуков и кулуарные беседы. И надо сказать, знал в них толк. Во всяком случае, повторное посещение бани после того эпизода в Москве было воспринято президентом Германии вполне благосклонно.

И поговорили хорошо.

И помылись.

И отдохнули.

– Да… жить хорошо! А хорошо жить – еще лучше! – добродушно заметил нарком.

– Это точно, – хмыкнул Гинденбург после перевода. Хотя русский он за эти месяцы немного подтянул и сам уже мал-мало понимал собеседника.

– Вы планируете участвовать в этом польском цирке?

– Очень хотим. Но Версальские ограничения… – развел он руками.

– Правила нужны для того, чтобы их нарушать, иначе какое же от них удовольствие? Во всяком случае, так как-то сказал один мыслитель.

– Надеюсь, не немец?

– О, будьте уверены. Ирландец. Звали его Оскар Уайльд. Он, правда, тот еще содомит был и проказник, но суть вопроса показал верно. Любое правило можно обойти, любой закон можно нарушить. В обычных условиях это не нужно. Это создает хаос. Но отчаянные обстоятельства порождают отчаянные поступки. Не так ли?

– И что вы предлагаете? – после небольшой паузы спросил Гинденбург.

И Фрунзе рассказал. Вдумчиво. Основательно. С массой деталей.

– Чувствуется, что вы в прошлом были революционером.

– Вам нравится моя задумка?

– Она авантюрна, но любопытна. Сколько вы сможете выделить оружия?

– На полнокровный корпус. Пока больше просто нет. – Фрунзе лукавил, но не сильно. На складах действительно не было, потому что на них его почти не направляли, передавая в лояльные войска. Сначала – постоянной готовности. Потом – легким силам. Ну и наконец, в те территориальные части, которые не подведут…

– Не маловато?

– Это будет корпус Райхсхеера. Да еще закаленный на полях сражений.

– И все же…

– А вы сможете собрать в кулак большие силы, не привлекая внимание… англичан с французами? – Фрунзе чуть в шутку не ляпнул «санитаров», но вовремя сдержался. Иногда его юмор бывал непонятен местным[8].

– А авиация? – спросил присутствующий на этом неформальном совещании Герман Геринг.

– Самолет не карабин. На его освоение нужно время. К нему нужно привыкнуть. Я предлагаю поступить так…

Само появление в окружении Гинденбурга этого персонажа несколько напрягало Фрунзе. Он-то прекрасно знал, что Геринг отличился в годы Второй мировой войны как военный преступник, совершивший немало злодеяний.

Да, в годы той страшной войны никто не остался белым и пушистым. И то же уничтожение Дрездена бомбардировками вряд ли можно было считать чем-то иным, кроме как военным преступлением. И как сам Геринг отмечал на суде, если бы победили они – судили бы союзников. Такие страшные войны всегда сопровождаются огромными жертвами среди мирного населения. Особенно при том формате ожесточения, какой имелся в оригинальной истории. Но… но… но…

Ведь этот вариант Фрунзе был гостем из будущего и смотрел на события с высоты XXI века. Воспринимая многих людей по еще не совершенным ими поступкам. И как его немного нервировал Мюллер в центре подготовки сотрудников НКВД и армейских спецслужб, так и вот этот «летун».

Конечно, в этой истории Герман покинул НСДАП через неделю после того приснопамятного разговора с Гинденбургом. Ясно показав, что присутствовал там как представитель армии. Вроде смотрящего, что ли. Более того, когда начались зачистки непримиримых сторонников этой организации и связанных структур вроде общества Туле, он очень сильно помог. В первую очередь за счет своей осведомленности. Однако Фрунзе воспринимал его сложно. Как в том анекдоте про ложечки, которые нашлись, но осадок остался.