А у рубежей деревни танки немецкие стояли на вахте. Никак не могла Красная армия деревню освободить. Когда, наконец, немцев прогнали, командир отряда поведал: «Уже хотели из «Катюши» по вам запускать. Но так как есть нам нечего, не стали. Да и без кровли в такой холод тяжко».

Мороз в тех местах иной раз до минус сорока опускался. А снега было – не представить. Хаты заносило поверх крыши.

В 42-м организовали в деревне колхоз; меня посадили на трактор. Ходил человек от райкома партии и наблюдал, чтобы работа не стояла. А если провинишься чем – без раздумий на передовую отправляют. А я ведь сам на фронт просился, в военкомат письмо слал. Отвечает потом военком: «Надобно хлеб выращивать для фронта! Понадобишься – призовём».

Тяжело было весь день в поле. А выхлопная труба у трактора СТЗ была сбоку. Дует ветер – вся копоть в лицо. Так и ходил чумазый. И мыла не было. Протирал руки керосином да водой ополаскивал. Зимой грели бочку и мылись в ней по очереди всем семейством.

Урожай с полей выходил никудышный. Плохо посадки обрабатывались, специалистов не хватало. И природа подводила – не было дождей. Все военные годы народ голодал. Всё, что собирали, на фронт везли. Трактористам ещё более-менее перепадало – 3 килограмма хлеба на трудодень. А простым людям давали всего 50 граммов. Иной раз травой питались.

В начале 42-го гнала Красная армия немцев мимо нашей деревни. Забежал один фашист к нам в дом и булку хлеба украл. Не успели оглянуться, а он –хвать и поминай как звали! А на стол свою насквозь промёрзлую буханку положил. Глядим, а на булке этой печать стоит – 37-й год. Где 5 лет хранилась? Разморозили мы её да с борщом съели. Не испортилась!

Простых людей немцы не обижали. Зато подлые полицаи из числа предателей вредили немало. Продавали информацию, где прячутся коммунисты. Думали, что с немцами будут жить в захваченной Европе. Дудки! Ещё шли бои под Сталинградом, а они уже эвакуировались с наших мест. Но советское войско их за хутором настигло и жестоко покарало.

Красная армия, отступая летом 41-го, представляла собой жалкое зрелище. Раздетые, разутые солдаты уходили пешком, на быках и лошадях, держа в руках трёхлинейные винтовки образца 30-го года. А немец вошёл бравый – на танках, мотоциклах, при всей амуниции, с гармошками да песнями. Увидал это народ и опечалился: не одолеть нам такого противника. Вот с той поры и стали некоторые в полицаи вступать. Но после Сталинграда пришла другая уверенность – победа будет за нами.

Пас я как-то ночью быков в поле. Вдруг самолёт немецкий прилетел. Пустил в небо осветительную ракету и давай нас бомбить. Я просыпаюсь: батюшки-светы – взрывы кругом! Но подниматься не стал, а самолёт улетел. Поутру пришёл на ток центральный, а бригадир удивляется: «Как здоровье?». «Живой. И скотина не пострадала».

В другой раз пас коров у пересохшей речки. Глядь – стоит танк на дне брошенный. Видать, заехали немцы, а выбраться никак. Залез я внутрь и гранаты обнаружил – целый ящик. Взорвал с десяток, а одну спрятал под рубаху и домой пошёл. Гляжу – дед играет на полянке с псом: бросает палку, а тот назад приносит. Ну, думаю, пошутим. Кинул гранату, а пёс увидал, да как припустит! «Что сейчас будет!» – испугался я и погнался за Шариком. Настиг его прыжками и телом накрыл. Тут невдалеке и граната рванула. Подбежал дед в отчаянии, а я замер. Перевернул меня, а я давай смеяться. 2 дня потом дед сердитый ходил и коров пасти больше не отправлял.

Оружия вообще много валялось: автоматы, винтовки, взрывчатка. Вооружились пацаны и на охоту за зайцем! Тогда же я и стрелять научился. Но потом указ вышел – всё оружие сдать.