Но вот дождевые капли с листа на лист перескакивающие, достигли лица красавицы и оживили голубушку. Открыла глаза Аленушка, увидала доброго молодца, и, как пойманная в силки перепелочка, вспорхнула с землицы, да легким вихрем испарилась во тьме. Долго Алексей смотрел вслед видению, да жалел, что не узнал её имени, не спросил, где живет прелестница. Глубоко запала в душу красавица, идет к речке, а сам не видит ничего, кроме глаз её черных. Так, идя, не заметил, как к костру подошел.

– Что Алешка, уж не фениста ли по пути встретил? – спросили его приятели.

– Не фениста, мужики, но девицу юную, красою своей ни с кем не сравнимую. Не знаете ли кто она такая: молода, бела, как снег, косы русые, а на лице печаль невыразимая.

– Как не знать, – молвил старшой в их компании, – красавицы этой? Знаю. Одна только может, как лань дикая, по дремучим лесам в одиночестве, да печали ходить. Аленка это, печника Васьки дочь. Немудрено, что раньше её не примечал – дичиться она людей: то дома взаперти сидит, то целыми днями по лесам бродит, – все окрестные ведьмы и лешие ей знакомые.

– А печальна так что?

– По Егору томится, оболтусу; уже бы сто раз себе лучшего мужа нашла.

Слушал Алексей речи эти диковинные и чувствовал, что влюбился в безумную.

За вечером ночь прошла, а за нею взошло утро красное. Петухи по деревне принялись петь да перекликаться, послышалось щелканье кнута и мычание выгоняемых со двора коров: жизнь в деревне рано просыпается. Вот и Аленушка милая на ногах уже рано-засветло дома принялась хозяйничать.

Родители любили дочку свою единственную, души в ней не чаяли; не обременяли работой тяжелою, но Аленка сама никогда не сидела сложа руки: изба всегда ухоженная, обед сготовлен, двор чист, да и в огороде смотреть любо – все опрятно, зелено. Другие девушки ни часу дома не засидятся, только бы посплетничать с подружками, да с парнями повеселиться, а там, глядь, и сватов пригласят, а иная, смотришь, и без сватов пополнеет; потом муж – медведь, сорванцы дети, изба, хозяйство…

Аленке бы, казалось, век в девицах вековать, ласки мужской не познав, не познав материнства. Вроде бы есть она на свете белом, а вроде и нет. И случилось-то что? Попросил Егор только раз на сенокосе крынку с молоком, да посмотрел на Аленку как-то особенно. Запылала она, заискрилась; потом целый день не сводила взора с удалого парня. Приходила после несколько раз на гуляния веселые, но была через-чур робка, плясать не хотела, не смеялась задорно, а сидела в отдалении, да на Егора поглядывала. Егор же, ничуть не смущаясь, с красавицей Ольгой любезничал, обхватил могучей рукой гибкий стан её жгуче-сладостный, да испивал с горячих уст её мед опьяняющий…

Солнце уж высоко поднялось. Жарко стало. Вот слышит Аленка, кто-то по крыльцу поднимается, и не один человек, а множество. Бросила она чугунки свои на печи и в чулан убежала.

Принимает гостей матушка, хлебом-солью угощает, да расспрашивает за чем пожаловали. Отвечают они, что за невестою (тут Аленка снова чувств лишилась, и дальнейшего уже не слышала) для Алексея, сына Никитина, который этой зимой приехал из города. Матушка и плакать хочет, и радоваться, но без хозяина дела не может справить: муж-то её в соседской деревне печку ладил. Поблагодарила она гостей, проводила, и уверила в согласии.

Когда же узнала Аленушка, кому стала суженой, пуще прежнего запечалилась, залилась слезами горючими и в лес из дома убежала к старушке-отшельнице, бабке Анисье – за советом мудрым в долгий путь отправилась. Побрела по тропинке невидимой, через лес дремучий; часто приходилось здесь ей хаживать, каждый кустик знала, каждое деревце… Вдруг слышит за спиной дыхание тяжелое, хрюканье страшное. Обернулась, видит – вепрь огромный, обезумив, мчится прямо на неё, ничего на своем пути не замечает, молодые деревца под себя подминает. В боку у него рана кровавая, рваная пузырится. Испугалась Аленушка, окаменела, ни закричать не может, ни с места сдвинуться: смотрит на клыки страшные, на зубы острые и чувствует смерть свою скорую. Вот уже совсем близко ужасное чудище, как страшны его глазки черные, круглые и свирепые. Вот-вот раздерет её на кусочки мелкие, растопчет своими копытами грязными… Но тут клинок стальной, блеснув, вонзается в горло чудовищу и падает оно замертво под ноги девичьи. Смотрит на вепря Аленушка, оторваться не может, и глазам не верится, и вздохнуть не силится, а сердечко из груди вырывается…