О, великая Гея, в трудах моих нет назначенья, смысл утрачен, один я на свете из братьев; что, подскажи, мне измыслить, чтоб Зевсову кару ослабить?

Нет ничего у тебя, Прометей, что сразило бы Зевса; мало того – ты своими руками спасешь его царство, что предсказаньями мойр и его ненасытным желаньем смену богов предвещает и снова, и снова. Но не забудь – ты сильней громовержца разумом мощным и сопричастностью к тайнам Вселенной, так покажи свою силу! Ведь что есть величие Зевса?

Титан улыбнулся, взглянув на песок под ногами.

Это ли, Гея, ты мне предлагаешь?

Да, Прометей, – отвечала праматерь живущих.

То, что задумал титан, тут же решил и исполнить. Взял он побольше земли, размешал с водою морскою, вылепил первых людей, формой богов наградил их. Стал он людей оживлять, наделил их умом самозданным, всё, что имел у себя, им пожелал подарить. Вскоре Олимп весь жужжал, восторгаясь затеей титана, многие боги смотрели на смертных с детским задором. Только Афина одна увидала в этих игрушках высшую мудрость Земли, её совершенное чудо. Славное мысли дитя, порожденное разумом Зевса, пришла к Прометею просить осветить всех людей священнейшим даром души, бессмертною силой Вселенной. То, что творили они, было выше и лучше обоих; желания мудрых богов совершеннее их же самих.

Но… У Судьбы и Любви нет границ и, как люди, так боги, вместе трудясь, обретают страсти единый порыв. Мудрый и стойкий титан, приобщенный к пророческим тайнам, зоркость утратил свою, стал беззащитней листвы, дрожащей дыханием Нота. Все теперь стало пустым, все отравлено глупым младенцем, стрелы свои золотые вонзавшим в чужие сердца! Только Афины любовь, да великой сестры Аполлона, и всерешающих мойр воскрылять он не смел.

Бедный, слепой Прометей, он просил у суровой богини милости сладкой любви, ноющей плоти елей! В ярость пришла Тритонида, отвернулась от дикого бога, думая, как посильней оскорбленье его отомстить. Тут же открылись богам и обман Громовержца в Меконе, и хитро добытый огонь, и других преступлений чреда. Зевс, который не мог уличить многомудрого предка повод использовал сей: цепью стальной приковал к одной из вершин на Кавказе, птице степной повелел печень его исклевать.

Если бы это одно было местью жестокой богини! Все бы несчастья свои Прометей пережил бы в тот срок. Силу свою он вложил в благородных людей, весь свой опыт, мысли способность и тайны пророчеств святых; душу вдохнула Афина, законам их обучила, чтобы порядок царил и справедливость меж них. Это дитя их, взращенное потом и страстью, в прах обратить захотела она, растоптать у отца на глазах. Знала она чем больней уколоть Прометея, ведь перебить всех людей было бы легче всего и недостойней богини рожденной Метидой и Зевсом. Сделать же так, чтоб из высшего чуда Вселенной люди тот час обратились позором, презренным Земли, было достойнее разума этой коварной богини. Так и решили. Гефест, по просьбе сестрицы, сделал из глины сырой, так, как творил Прометей, женщину первую. Боги Олимпа все свои худшие мысли ей подарили, Гермес наградил её лживой и хитрой душой; несчастья, пороки, болезни, которые только измыслить могли олимпийцы, в приданное дали жене, довольные общей работой, назвали творение “всем одаренной” – Пандорой, и на землю спустили её. Афина знала слабое место людей и сразила в него беспощадно. То, что возвысило их, стало теперь убивать. Разве мог человек, наделенный священной душою, женщину эту изгнать, презреть щедрый подарок богов? Мог ли обидеть её, уничтожить, ужасную правду поведать той, что похожа на них, как капля из общей реки? Сделать неравной тогда, как законы гласили, что каждый есть космос в себе, который нельзя унижать? Жить с ней и видеть её непрестанно в мерзком обличии? О нет! Этого сделать не мог человек. Уж лучше терпеть ежедневно яд от укусов змеи, всё ей прощая, лелея, пытаясь исправить, наставить и бесконечно любить этот подарок богов.