– Мне как раз по пути, отвезу тебя позже домой, – сказал он Зелихе.

Девушки взялись за уборку. Зелиха окидывала взглядом кухонные шкафчики, высматривая что-то, что поместилось бы в небольшой карман ее платья. От одной мысли, что домой она вернется с голыми руками, учащалось ее сердцебиение. Она представляла озлобленный оскал матери. Словно услышав этот вой страха, Зелиху позвала тетя Марем. Она сидела на роскошном диване с бархатной обивкой и раскладывала по конвертам купюры.

– Иди, милая, – сказала она девушке. – Это не зарплата, а деньги на лечение твоей матери.

Зелиха застыла от удивления. ее счастью не было предела. Она смотрела на деньги, мысленно отдавая их ворчливой бабке.

– Спасибо! – смутилась Зелиха.

– У меня есть подарок для твоей матери, – громче обычного сказала бабка, – пошли со мной.

Вместе с тетей Марем из огромного зала они направились к дальним комнатам. Открыв ключом свою спальню, она включила свет. На полу под шелковыми коврами блестел дубовый паркет. Стены были расписаны кисточками винограда, птицами и узорами в гипсовых рамках. Хрустальная люстра ослепляла своей красотой и блеском.

«Вот тебе и бабка», – подумала Зелиха, с любопытством ожидая подарок.

Из небольшой гардеробной комнаты тетя Марем вынесла белый подарочный пакет с коробкой постельного белья.

– Держи, девочка, – протянула она. И, посмотрев на нее, спросила: – Тебя здесь никто не обижает? Не задает вопросов?

– Нет… – тут же ответила Зелиха.

Женщина вновь призадумалась, пытаясь что-то спросить, но не нашла подходящих слов.

– Может, есть что-то, что ты хочешь мне рассказать?

Зелиху осенило. Пусть и не сразу, но, кажется, ей удалось понять намерения женщины. Подогретая деньгами и подарком, она как никогда была готова говорить:

– Я не хорошо знаю родной язык, но, если не ошибаюсь, ваши снохи сегодня говорили на кухне о ваших внучке и дочке.

Тетя Марем застыла в недоумении:

– Что же говорили?

– Мне показалось, они не рады ее приезду…

– А про дочку? – в глазах набежали слезы.

– Я не поняла, если честно… – испугавшись, продолжила Зелиха.

– Говори, девочка!

– Они говорили что-то про самоубийство…

Тетя Марем резко присела, схватившись за сердце. Зелиха подхватила ее за руку и медленными шагами проводила до кровати.

– Простите меня! – чуть ли не расплакалась девушка. – Я могу ошибаться!

– Нет, дитя… – чуть успокоилась она, – это я могла ошибиться. Ты очень помогла мне, не переживай ни о чем, езжай домой.

Убедившись в том, что женщина пришла в себя, Зелиха взяла пакет и направилась к выходу.

В багажник загрузили ящики с продуктами. Идрис открыл девушке дверь. Наблюдая по дороге за ее лицом в зеркало, он вымолвил:

– Все оказалось не так просто, как кажется, да?

– О чем ты?

– На тебе лица нет, Зелиха, и эта горечь мне хорошо знакома, – улыбнулся он.

– Я устала… А ты за всеми так внимательно следишь?

– Ревнуешь? – продолжал улыбаться Идрис, передразнивая девушку.

– Кто ты мне такой, чтобы я тебя ревновала? Высади меня здесь!

– Я же шутил, дурная! Как всё дотащишь?

– Уж точно без твоей помощи!

Зелиха, едва видя дорогу под ногами, направилась в сторону дома, держа тяжелый ящик и положенный сверху на него пакет.

Девушка вошла в дом. Из комнаты доносилась ярая дискуссия. Через слово слышалось «овца», что указывало именно на неё. Несмотря на то что со стороны Зелихи не было дурных поступков по отношению к матери, она всегда испытывала некую вину, так как недоверию и презрению женщины к ней не было предела.

– Я дома, – встав на пороге комнаты, сказала она.

– А зачем ты приехала? Оставалась бы там! Всего лишь…

– Пол-одиннадцатого, – добавила Зуля, выплевывая семечки от черешни в кулак.