– А что такое пуд? – спросила Кшися.

– Вот серость! – возмутился Алексаша. – В килограммах – это две руки, да одна рука, да один палец.

– Дошло. Но для кемитов такая мера сложновата.

– Меткаф говорит, в здешних горах есть пещерные твари, ну прямо скаты сухопутные. Ползет такой ковер, ворс сантиметров на семьдесят… – Самвел все еще безуспешно пытался привлечь внимание Кшиси, но это ему никак не удавалось.

– Нет, бросаю эту мышеловку, лечу в Петергоф! – загорелась она. – Представляете, вечер в кафе: бульон из гадских хвостов, антрекот… то есть антрегад подхребетный, хвостики вяленые над Этной, на запивку…

– Лучше не надо про запивку: это дурной тон! – снова попытался высказать свое мнение Самвел, но его опять проигнорировали.

– А на дежурных студентках униформа – гадские мини-дубленки! – А вот у Наташи сегодня был приступ буйной фантазии.

– Не слушай ты его, Кшиська, – поморщился Алексаша, – стопроцентный плагиат: бюстгальтеры на меху.

– Я и не слушаю. В горных пещерах сталагмиты, не попасешься. А во многих еще и вода. Что там делать мохнатому скоту, не представляю. Намокнет и замерзнет, сердечный. Так что нашему Меткафу, конечно, до Распэ далеко, но догоняет. На брехунов, вероятно, тоже распространяется закон сходимости видов.

– Ну, Кшиська, зачем так безапелляционно? Ты-то откуда знаешь, что там, в пещерах?

– Можете представить себе, господа лоботрясы, – я всегда была отличницей. И когда нам во время подготовки крутили «Природу Та-Кемта», я не писала записочек разным курносым практиканткам с факультета стюардесс малокаботажных линий, как некоторые из здесь присутствующих.

– Ничего-ничего, – зловеще каркнул Алексаша, – поругайся еще со своим Гамалеем – он тебя отсюда в два счета выпрет. И пришлют нам пару курносеньких… А про горные пещеры, между прочим, в нашем курсе ничего наглядно не было, одни гипотезы – съемки-то велись со спутника, тогда и «Рогнеду» еще не смонтировали.

– Пещеры я видела! – запальчиво возразила Кшися.

– Во сне?

– Хотя бы!

– Ой, Кшиська, ой – уши вянут.

– А почему нет? – вступился Наташа. – Кемиты вообще производят на меня впечатление малых с великими странностями. Наш Салтан не допускает, чтобы они владели телекинезом, а я не вижу в этом ничего удивительного после того, как они за четверть часа могут превратить собственные руки хоть в метлу, хоть в топор. С земной точки зрения – абсурд, но ведь при желании ту же самую аутотомию ящериц можно рассматривать как проявление нечистой силы. Оборвали хвост – значит вырастить его сможет только черт. Чистым силам это недоступно. А здесь любая тутошняя корова и хвост отбрасывает с испуга, и шкуру меняет по весне. Чертовщина!

– Так что, по-твоему, кто-то из здешних экстрасенсов, ковыряя себе в носу, транслирует Кшиське свой вариант «Клуба путешествий»? Из альтруистических соображений, так сказать?

– А почему нет? Не спится кемиту… Опять же квасной патриотизм, любование захудалым, но родным уголком.

– «Почему нет?» – передразнил его Алексаша. – Потому что кемиты по ночам спят. Дай им волю, они и день-то весь продрыхли бы. У них культ мертвецкой спячки, и вы все это прекрасно знаете, потому что иначе мы не сидели бы здесь и не ждали бы, как у моря погоды, когда наконец кемиты к нам привыкнут, а наше начальство этот факт примет за действительность. А годика через два-три нам, может быть, и разрешат убрать стену и двинуться в эти сонные термитники – будить этих лежебок, которые того и жди доваляются в своем отупении до какой-нибудь эпидемии, вселенского потопа или оледенения, против чего у них, даже со всеми телекинезами, мимикриями и прочими чудесами, кишка тонка выдюжить.