А ведь самое страшное, что он продолжает делать то, что делает только потому… что по-другому не может. Он больше не знает ничего. Больше ничего не умеет. И другие грани окружающего мира не доступны его сознанию: он просто не может смотреть на него иначе, а любые попытки что-то изменить вызывают невероятные душевные мучения. Проще ведь закрыться в норе своей души, озираясь на мир исподлобья.

И кому он такой нужен? То-то же. Да и себе, если честно не очень.

Тимур поднялся, но возвращаться в вагон ему не хотелось. Он снова достал очередную сигарету, раскурил. Тамбур меж тем наполнился смогом, дышать в нем стало трудно.

Но в целом, все эти… эмоции – сопутствующие. Главной причиной не самого лучшего расположения духа следователя были воспоминания.

За всю карьеру Тимура очень редко складывалось так, что он не доводил дело до суда. Копался, рыл, на первых порах даже вопреки начальству – находил доказательства, свидетелей, вел негодяев в наручниках. И делал это не для галочки, не для самоощущения, а потому что не мог иначе. Но иногда складывалось по-другому. И складывалось – это то самое слово, которое нужно, поскольку если бы все зависело от Тимура, результат был бы совсем другим. Но пару раз вышло совсем не так. Особенно в первый, десять лет назад… Тогда его занесло от Северной Столицы под Выборг, в дремучие леса. На усиление требовали самого неординарного сыщика.

– Может, пойдем дальше? Мнемся уже тут два часа, – несколько неуверенно предложил лейтенант Хлебов – командир отряда милицейского сопровождения.

Тимур, искоса посмотрел на служаку: несчастный потел и с трудом уже держался на ногах. Едва не лопавшаяся на его тучном теле рубашка уже вся пропиталась потом. Стояли необычно жаркие деньки – даже тощий Тимур с трудом выдерживал духоту.

– Я должен внимательно осмотреть само место происшествия, – бесстрастно ответил следователь.

– Да чего его смотреть то? – недоумевал офицер. – Тут уже было столько народу, все затоптали, перетоптали…

– Вижу. Но меня не следы интересуют, – ответил Тимур, снова начиная обход по кромке пляжа. – Я пытаюсь составить в голове проекцию местности в мельчайших деталях. Прежде чем я начну слушать свидетелей, я должен представлять место со всех сторон. Так, парнишка, который видел нападавшего, стоял тут?

– Да бес его знает! – пожал плечами толстяк. – Плохо помнит он все. К тому же по балде получил в тот момент. Медик вообще, вон… говорит…

– Станислав Витальевич, парнишка тут стоял?– игнорируя поток слов полицейского, заново спросил следователь.

Лейтенант неуверенно кивнул. Ладно, определенная погрешность допускалась.

Тимур встал на предположительное место, повернулся в сторону высоких кустарников, из-за которых виднелась высокая крыша заброшенного дома – жилища некоего Хромого, как понял Тимур со слов милиционеров.

Некоторое время постояв, рассматривая кусты, следователь повернулся на сто восемьдесят градусов и устремил взгляд на спокойную гладь озера. Ярко светившее солнце заливало своими лучами сочные берега зеленых островов.

– А Луна была в ту ночь?– не отрывая взгляда от воды, спросил Тимур.

– Тимур Витальевич, ну вы ей-богу, – толстый милиционер со вздохом снял фуражку и провел пухлой рукой по мокрому лбу. – Кто ж теперь чего помнит…

– То есть вы не уточняли этот момент? – следователь задавал вопросы сухо и бесстрастно.

– Именно этот нет.

– А что вы уточняли? – Тимур присел на корточках и стал рассматривать гальку пляжа. В ней было огромное число окурков, мелких стекол, каменной крошки.

– Ну в смысле? Обстоятельства произошедшего, – одутловатое лицо лейтенанта выражало полное недоумение. – Я, если честно, больше конвойный. Это бы вам с Вадиком… То есть с Вадимом Алексеевым поговорить надо. Он был дежурным следователем в тот день. Мы с ребятами больше… сопровождали.