Но обо всём по порядку.

Итак, я без удовольствия проделывал то, что подобает пенсионеру немецкого значения: ходил на встречи с дальними родственниками и бывшими коллегами, раздавал сувениры, разглядывал и демонстрировал семейные фото, посещал кладбища и дружеские посиделки. Невероятная скука.

Почему-то мне совершенно не работалось. Несколько раз я выходил на свою страничку в Сети, тупо разглядывал густо облепившие её рекламки неприличных сайтов и – выключал ноутбук. Новые впечатления никак не хотели укладываться в положенное число знаков ежедневного урока.

Наконец, я понял, в чём дело – мешали воспоминания. Они обступили меня, теснились, кричали, перебивая друг друга, так что я ничего не мог понять в их разноголосом гомоне… Что ж, придётся сделать то, чего мне так не хотелось все эти годы – систематизировать собственное прошлое, разложить его по полочкам в моём виртуальном кабинете… Ободрённый этими мыслями, я решил вначале исполнить одно деловое поручение, а уж после с головой нырнуть в мутную Лету.

Один мой берлинский приятель, с юных лет влюблённый в историю города Зоркого, попросил меня посетить редакцию журнала под странным и смешным названием «Книгоман». Я должен был получить авторские номера с публикациями его статей, а также разузнать о том, как двигается в издательстве, коему и принадлежал журнал, проект его книги, разумеется, посвящённой истории любимого города.

По приезде я сделал звонок главному редактору, даме с тонким девчачьим голоском, договорился о встрече. Придя на рандеву в назначенное время, я однако обнаружил в офисе лишь директора издательства, молодого бородача с бегающими глазками. Он без обиняков сообщил, что главный редактор, она же его супруга, сидит дома с приболевшими детьми, сотрудников у неё нет, а издание книги вновь задерживается на неопределенный срок по техническим причинам, после чего вручил мне пачку журналов и выпроводил вон.

Весьма огорчённый перспективой грустного разговора с моим берлинским приятелем, возлагавшим почему-то на это шарашкино издательство серьёзные надежды, я вернулся в отель. Кстати сказать, все эти дни четвёртый нумер, в котором скончался несчастный турецкоподданный, простоял в неприкосновенности.

Проходя по коридору, я услышал некий шум за его дверью. И тут со мной случалось нечто странное. Вопреки всем своим привычкам и воспитанию, я, оглянувшись на пустой коридор, решительно приник к двери. Там, несомненно, кто-то был. Слышались обрывки разговора… Мужчина и женщина… Женщина повысила тон, и я отчётливо расслышал: «Володя… Что?» Ей плаксиво отвечал юношеский голос. Разговор резко прервался, и в наступившей тишине меня будто окатило ледяной волной. Необъяснимый озноб пронзил суставы, волосы шевельнулись на голове. В этот момент мне почудилось, что там, с другой стороны, тоже кто-то приник ухом к двери и прислушивается к моему дыханию…

Я подхватил пакет с журналами и бросился к себе. Успокоившись немного, позвонил горничной и спросил, давно ли был заселён четвёртый нумер (любопытство своё я мотивировал какими-то наспех придуманными причинами вроде шума и хлопанья дверью). Оказалось, что соседний нумер по-прежнему никем не занят.

Я долго не мог уснуть и от нечего делать начал листать подаренные бородатым издателем журналы, которые, как и следовало ожидать, оказались самодеятельным попурри из книжных сплетен, чьих-то литературных опытов и претендующих на оригинальность постмодернистских эссе. Художественное оформление и печать также оставляли желать много лучшего, а мизерный тираж и хвастливые колонки главного редактора только подчёркивали уныло провинциальный характер журнальчика. И почему «Книгоман»? Что за инфантильное бодрячество? Какая сегодня, простите меня, может быть любовь к книгам?