– Всё хорошо, Клара, солнышко. Иди поспи. Пожалуйста.
Арие снова задремал. Перед ним калейдоскопом мелькали воспоминания его длинной нынешней жизни. Вехи пути. Мама… Волшебное воспоминание нахлынуло на него, и он ощутил её незримое светлое присутствие. Воспоминания о ней всегда приходили сладким запахом. Мама рассказывала ему историю его рождения, хотя сам он ничего не помнил. О его врождённом неизвестном недуге. О волшебном исцелении. О её любви к нему. Правда, об этом она могла не рассказывать. Её любовь сопровождала его на всём его длинном, порой нелёгком, жизненном пути. Это был его колодец. Оттуда он черпал силы, когда казалось, что они на исходе и пора уходить. Так было несколько раз. Тогда, когда он подростком чуть не умер от несчастной любви. Когда погибла в автокатастрофе его первая жена. Когда умерла мама, уйдя во сне, как, говорят, уходят лишь истинные праведники. Теперь он чувствовал, что время пришло. Срок истёк. Он жил любя и умирал сейчас – любя. Он чувствовал, что нашёл ответ на вопрос, который постоянно преследовал его. Не нужно задавать слишком много вопросов. Нужно просто жить…
Эстер
Как вку-усно пахнет.
– Мамочка, мои любимые! Спасибо, родная! Бейгалех с творогом и укропом…
Взгляд выхватил привычные предметы: печку, лавочку, любовно вышитые мамиными руками занавески. В окошко заглянуло весеннее солнышко. Птицы поют. Что может быть лучше такого утра? Такой жизни? Эстер потянулась, зажмурилась от счастья и… открыла глаза навстречу другой, страшной реальности.
Первое, во что упёрся взгляд, был бурый потолок. Ужасно болела шея, затёкшая после тяжёлого, беспробудного сна на деревянных нарах.
– Шнелер! Шнелер!
Глаза Эстер наполнились слезами от страшного несоответствия между той волшебной реальностью сна и этой, сегодняшней. Она на несколько секунд зажмурилась, пытаясь проснуться ещё раз, избавиться от кошмара, в котором оказалась. Но весь ужас был в том, что реальность была хуже любых ночных кошмаров. Память стала возвращаться к ней. Вчерашней былью об убитой сестре. Малка. Королева… Малка была старшей и всегда защищала Эстер насколько могла. Сначала от наглых мальчишек и дворовых собак, которых Эстер боялась до смерти. Потом от этих псов-нелюдей. А вчера Малку убили. Чем-то не понравилась она надзирателю. В голове Эстер, словно кадры немого кино, прокручивалась сцена, когда надзиратель поднял пистолет и буднично ткнул рукояткой в затылок сестры: «Уберите это, живо…»
– Шнелер! Шнелер!
Эстер очнулась и ринулась прочь из барака на ежедневную утреннюю перекличку. Кому жить, кому умирать. Налево шли все те, кто уже не мог работать. Направо – все остальные. Воздух, а точнее, то, что от него осталось, был пропитан едким, сладковатым дымом, а земля поутру становилась серая от золы.
«Малка. Шейнэ мэйдале. Кареглазая озорница, пацан в юбке. Малка, как я буду здесь без тебя? Не хочу. Не могу больше». Неведомая сила заставила Эстер встать в ряд, выпрямить спину, опустить взгляд.
– Шнелер! Тихо, я кому сказала! – Сегодня на дежурстве была белокурая бестия, отличавшаяся особым садизмом. – Ты, ты и ты – в санитарную команду, – она ткнула пальцем в сторону Эстер и её двух соседок. – Там понадобилась замена. Непонятно, почему там не задерживаются в последнее время, – рассуждала надзирательница вполголоса, как будто сама с собой.
Эстер, когда-то рыжая чуть полноватая красавица, напоминала сейчас собственную тень, бледное подобие человека без пола, лица и души. Потухший взгляд в землю, живот, словно прилипший к спине, обритая, с пробивающейся сединой голова, тонкие пальцы с намертво въевшейся грязью под обломками ногтей. Вот и всё, что осталось от семнадцатилетней огненной зеленоглазой селянки, пленявшей всех парней в округе.