Его мир, сузившийся до пределов одной небольшой семьи, оказался наполненным до краёв вселенской, всепоглощающей и всепрощающей любовью. Клара же словно и не замечала его отличий от других её детей.

С первыми тремя в их младенчестве она была матерью ровно настолько, насколько это было нужно. Конечно, она всех детей любила. Но в глубине души тогда ей хотелось сбежать от всего этого и вернуться года через три, когда они повзрослеют и не будет этой её тотальной принадлежности другому существу. С Арие всё было совсем иначе. Ей хотелось быть с ним каждую минуту его существования. Она была безумно счастлива любым мгновением её материнской самоотдачи. Между ними царила невидимая связь, и ей хотелось просто жить, отдавая всю себя этому ребёнку.

– Мы никак не можем понять, в чём нарушение. Физиологически никаких отклонений не наблюдается. Скорее всего, речь идёт о неврологии. Нужно продолжать проверки. Кстати, насколько я понял, со слухом у него похожая картина. – Профессор шумно дышал, видимо страдая одышкой. – Поверьте, он в хороших руках, и всё, что возможно делать, мы делаем. Но для начала надо разобраться в сути проблемы. А он ещё очень мал. Мы отправим вас на дополнительные тесты. Пока что придётся набраться терпения.

Миша ловил каждое слово, слегка наклонившись вперёд. Клара слушала вполуха. На руках у неё спокойно лежал маленький Арик. Он подрос за эти полгода. Поначалу он практически не реагировал на окружающее. Но вот уже с месяц, как только она подходила поближе, на лице его воцарялась беззубая улыбка. Нос его подрагивал, внюхиваясь в знакомый запах, ручки тянулись в сторону мягкого и тёплого, того, что согревало и окунало с головой в поток любви. Он зримо ощущал это поле любви каждой клеточкой своего маленького тельца. Купался в нём, словно в тёплом море. Что-то оттаивало в его израненной древней душе, как сосулька, попавшая под ещё холодное мартовское солнце.

Пустыня, по которой он шёл, неожиданно заиграла многоцветьем красок. Тут и там мелькали признаки жизни: изумрудной ящерицей, быстро скрывшейся за поворотом; ещё одиноким маковым цветком, подросшим на обочине. Он остановился около цветка. Ему вдруг захотелось смотреть на него не переставая. Вокруг ещё всё было серо и туманно. Но в этой маленькой точке шла своя жизнь. На стебельке удобно расположилась божья коровка. На бутон присела невзрачная белая бабочка.

– Иди, – вдруг услышал он, – иди, живи…

Чуда не произошло. А если и произошло, то оно оказалось удивительно будничным. Клара вдруг стала замечать, что её сын реагирует на звук и свет. Она боялась делиться с кем-то этим открытием.

Однажды, когда вся семья находилась в салоне, Йонька очень громко хлопнул входной дверью. И Арие заплакал. Миша и Клара переглянулись и заплакали вместе с ним. Миша подхватил его на руки и стал громко говорить ему что-то, смеясь и плача одновременно. Арик вдруг успокоился и заинтересованно замолчал, глядя на отца. Рахель улыбнулась и сказала, что знала: всё так и произойдёт.

Пустыня Арие превратилась в оазис, расцвеченный яркими красками, привнесёнными любовью близких ему людей. Впрочем, никакой особой метаморфозы не произошло. Просто любовь родных стала тем светом, который позволил ему увидеть и услышать всю прелесть и красоту этого волшебного места, называемого жизнью.

Послесловие

Арие приоткрыл глаза, и первое, что он увидел, была его морщинистая, переделавшая много дел, рука. Вся в мелких конопушках, солнечных отметинах.

– Что, папа, плохо? – спросила сидевшая рядом с ним немолодая миловидная женщина.