Лидеры движения за контрацепцию Мэри Стоупс и Маргарет Сэнгер отвоевывали женщинам сексуальную свободу. Тут перемены были медленными: для женщин 1920-х годов добрачный секс по-прежнему не являлся нормой. И все же, если в 1900 году лишь 14 процентов американок признавались в сексуальных связях до брака, в 1925 году их число составляло уже 39 процентов. Прорывом в женской контрацепции стало изобретение «голландского колпачка» [14]. Развод постепенно перестал быть социально порицаемым явлением, а прочие аспекты сексуальной жизни женщин, о которых прежде никто не говорил, начали обсуждаться открыто. Мода 1920-х на лесбиянство не отражала общественного мнения эпохи, но свидетельствовала о том, что все больше женщин отваживались открыто заявлять о своих сексуальных предпочтениях. Смелее всех в этом отношении оказалась Мерседес де Акоста, состоявшая в любовной связи с Айседорой Дункан, Гретой Гарбо, Марлен Дитрих и Таллулой Бэнкхед. «Говорите о ней, что хотите, – писала подруга Мерседес Алиса Бабетт Токлас, – но ее любовницами были самые прославленные женщины двадцатого века».

По мнению Дороти Данбар Брумли, флэпперы стали ключевыми фигурами не только феминизма, но и эпохи в целом именно благодаря своей готовности «жить, как нравится». Война обесценила традиционные понятия благочестия, долга и целомудрия. В конце 1923 года Олдос Хаксли писал отцу, что его поколение будто пережило «насильственное разрушение всех стандартов, условностей и ценностей предыдущей эпохи». С одной стороны, подрыв основ морали лишил переживших войну четких принципов и осознания своего места в мире. Потерянное поколение – так охарактеризовала их Гертруда Стайн. С другой стороны, идеологическая невесомость ощущалась как свобода. Молодые почувствовали свое право ей распоряжаться, повернуться спиной к прошлому и сосредоточиться на светлом настоящем.

Настоящее – единственное, что заботило Зельду Фицджеральд, когда в 1920 году она каталась по Пятой авеню на капоте такси. Настоящее и стремление быть непохожей на «маленьких женщин» из родного Монтгомери.

Примерно то же самое испытывала семнадцатилетняя Таллула, расхаживая по Нью-Йорку и представляясь всем лесбиянкой – «а вы чем занимаетесь?»; и Нэнси, которая пила дешевое белое вино из пивных кружек и напрашивалась на скандал, держа под руку чернокожего любовника; и Жозефина, чьи изображения были расклеены по всему Парижу.

Эти женщины жили напоказ и выставляли на всеобщее обозрение многие личные моменты своей жизни. Они добились известности в литературных, художественных и театральных кругах, и все их слова и поступки, все их наряды постоянно освещались в прессе и влияли на обычных женщин. Но какими бы стильными, талантливыми и оригинальными ни были эти шестеро, современному человеку придется заглянуть за блеск и лоск славы, чтобы составить о них верное представление. Мы ощущаем особое родство с этими женщинами, узнавая о том, как они боролись с трудностями и ощущали себя в минуты сомнений. У них не было ролевых моделей; им пришлось дорого заплатить за свою независимость. Они не могли рассчитывать на советы матерей и бабушек, ведь тем не приходилось задаваться вопросом, как совместить сексуальную свободу и любовь, публичный образ и личное счастье. Таллула и Жозефина мечтали о настоящей любви, но раз за разом попадались в сети мошенников и охотников за острыми ощущениями, которых интересовали только их деньги и слава. Нэнси, пытавшаяся жить бесстрашно и открыто, как мужчина, заслужила репутацию нимфоманки. Все шесть пробовали вступить в брак, но лишь Диане удалось уговорить себя на полный набор связанных с замужеством компромиссов. Еще сложнее было с материнством. Семья постоянно обвиняла Тамару Лемпицкую в том, что из-за своей решимости испытать все ради искусства та воспитывала детей неправильно и даже была деструктивной матерью.