Лавочкин методично переставлял ноги и руки. Будь это ракетная шахта, рядовой бы давно достиг дна, а странный колодец все не кончался. Скобы были склизкими, солдат проявлял особенную аккуратность. В какой-то момент ему стало неимоверно страшно в абсолютной темноте и тишине, он до боли стиснул пальцами скобу.

– Тряпка! – сквозь зубы процедил парень. – Соберись!

Он задрал голову и увидел маленький еле различимый кружочек мутного света. Потом солдат посмотрел под ноги. Там виднелось яркое голубое пятнышко!

«Не зря старался», – ободрил себя Коля, возобновив спуск.

Через долгие минуты, показавшиеся Лавочкину часами, он ступил на песчаное дно дупла-колодца и очутился в комнате шириной метра в четыре. Свет давали стены, усыпанные яркими синими камушками. Камушки были очень малы и сияли, будто звездочки. Кроме света они давали еще и тепло, поэтому воздух был почти знойным.

«Пещерка удобная. Если бы такая была в моем распоряжении раньше, то фиг бы меня нашел военкомат», – с тоской, понятной только призывникам, подумал Коля.

Парень обратил внимание на то, что стен было шесть и они образовывали правильный шестиугольник.

На песке лежали знамя и флейта.

Коля проверил сохранность полковой реликвии. Порядок.

Затем его внимание привлекла флейта. Дудка как дудка, но человек существо любопытное. Солдат зажал пару отверстий, дунул, извлекая хриплую ноту. Перед ним возникла скатерть, а на ней – хлеб, сметана, жареный цыпленок и кружка неизвестного напитка.

Лавочкин аж флейту выронил.

– Ну, все, крыша окончательно съехала, – нервно хохотнул он. – Глюки начались…

Глюки были не только зрительные, но и обонятельные: вкусно запахло свежезажаренным цыпленком…

Парень осторожно коснулся пальцем крынки со сметаной.

– Настоящая… Ладно, будем питаться глюками, – решил Коля и набросился на еду.

Цыпленок был горяч, хлеб мягок, в кружке оказалось отменное пиво.

Попировав, солдат развалился на спине. Галлюцинации оказались на редкость питательными. Мысленно поблагодарив сумасшествие за любезно предоставленный ужин, находящийся в самовольной отлучке рядовой Лавочкин безмятежно заснул.

Ему снились дом, институт и девочка Лена, которая была согласна на все, кроме двухлетнего ожидания. Во сне речи о службе не велось, поэтому Лена была просто на все согласна. Без оговорок.

Впервые за полгода Коля проснулся бодрым отдохнувшим человеком.

Иногда жизнь кажется прекрасной не только сквозь розовые очки, но и в мягком синем свете.

Взяв флейту, Лавочкин надудел себе завтрак. Когда с очередным цыпленком было покончено, парень решил, что пора покинуть убежище.

Спрятав флейту за пазуху, обувшись (парень помнил, как неудобно было босым ногам стоять на тонких скобах) и повесив на шею автомат, Лавочкин засунул знамя за ремень и полез наверх.

Начало было бодрым, но подъем – не спуск. Коля стал экономить силы и через каждые пятнадцать скоб передыхать. Автомат казался все тяжелее и тяжелее, древко натерло спину, а флейта норовила ткнуться в подмышку. Мир вещей сопротивлялся человеку.

Но Коля все же выбрался наружу, обнял давешнюю ветвь и устало запыхтел, подобно орангутангу-астматику. Отдышавшись, солдат огляделся. Ни медведей, ни кабанов. С безоблачного неба припекало солнышко, щебетали птицы, где-то самозабвенно барабанил дятел.

Аккуратно скинув знамя под дуб, Лавочкин спустился следом. Через пять минут рядовой уже бодро шагал, хотя и не знал, куда. От нечего делать пробовал распевать разные современные песни, только вот беда: нынешние шлягеры отчего-то не запоминаются.

Коля спел «Ой, цветет калина…», «Ой, мороз, мороз…» и «Клен ты мой опавший…». Со стороны это могло звучать странно, но не для самого Лавочкина: что взять с одинокого российского солдата, шагающего со знаменем по лесу, где живут говорящие медведи?