«К славе России!» – ему самому не верилось, что враг до сих пор не обнаружил лидеры. Но сейчас – все! Он повернулся к командиру БЧ-2 Лаптеву и тихо сказал:

– Открыть огонь по нефтебакам.

На вышке сигнального поста у входа в гавань Констанцы солдат-наблюдатель отчаянно боролся с сонной одурью. Он изо всех сил пялил глаза в бинокль, но веки слипались, и в туманной дали чудились ему нелепые видения – какие-то руки тянулись из-за горизонта, перекошенные лица плавали в поле бинокля. Он протер глаза и понял, что это только облака. А веки снова неудержимо опускались, и уже в узенькой щелочке глаз, как предутренний сон, скользнул силуэт корабля. Скользнул и скрылся. Наблюдатель вздрогнул, схватил телефонную трубку. С соседнего поста никакого силуэта не видели. Он снова взялся за бинокль, но теперь уже не мог обнаружить силуэт в голубовато-сером пространстве. Глаза слезились от напряжения. Наблюдатель опустил бинокль. Внезапный гром рванул тишину, и эхо повторило его. Набережная сразу наполнилась народом. Выскакивали полуодетые, наспех натягивали мундиры и шинели. Смотрели вверх, но в бледном небе не было самолетов. А гремело снова и снова. Гигантское пламя заслонило полнеба. Клубы черно-коричневого дыма поднялись над нефтебаками.

Однако не прошло и двух минут с начала обстрела, как одна из береговых батарей открыла ответный огонь. Снаряды ложились с большим недолетом. А тем временем орудия «Ростова» и «Киева» стреляли не переставая. Не успевал прозвучать залп, как в орудийных башнях раздавался низкий и сильный звук ревуна, и почти мгновенно следовал новый залп.

Ревун – залп!

Ревун – залп!

Баки пылали. Арсеньев перенес огонь на портовые сооружения и транспорты, стоявшие у стенки за волнорезом. Теперь лидеры шли параллельно линии причалов. Уже заговорила дальнобойная батарея противника, но из-за грохота собственных орудий на «Ростове» не слышно было разрывов первых ее снарядов.

Всплески поднялись за кормой лидера. В это время весь порт содрогнулся от нескольких почти одновременных могучих взрывов. Это взлетели на воздух склады боезапаса. Гавань Констанцы заволокло дымом.

Когда в порту взорвался боезапас, а Николаев доложил с командно-дальномерного пункта, что все стреляющие береговые батареи противника запеленгованы, Арсеньев вызвал шифровальщика:

– Передать в штаб флота: задание выполнил, даю координаты батарей противника.

Теперь можно было ложиться на курс отхода. На «Киев» передали сигнал: «Начать отход. Дым».

Арсеньев вынул из портсигара папиросу, но прикурить не успел. В момент поворота на курс отхода на «Киеве» раздался взрыв. Столб огня и дыма взметнулся высоко вверх. Все, кто был на верхней палубе «Ростова», видели, как «Киев» сильно накренился на левый борт и перевернулся килем вверх. Он затонул прежде, чем «Ростов» успел сделать поворот, чтобы прийти на помощь.

Это почти мгновенное исчезновение корабля, который только что вел огонь, корабля, где у каждого были друзья, казалось невероятным. Арсеньев представил себе толстое лицо Глущенко. Как же это?..

– Прямое попадание в зарядный погреб, – сказал Лаптев.

Арсеньев опустил голову.

Ему казалось, что он в чем-то виноват перед Глущенко, перед этим кораблем, доверенным ему как командиру ударной группы.

Солнце уже взошло. Малиновый диск только что поднялся над линией горизонта, и в отлогих лучах вся поверхность моря казалась затянутой колеблющейся золотой тканью. Десятки глаз тщательно всматривались в даль, чтобы различить людей среди гребней волн. Но, кроме вечной констанцской зыби, которая не утихает ни на минуту, не видно было ничего.