– На румбе?

– Двести семьдесят.

– Лево руля. На румб двести сорок. – Он перевел рукоятки машинного телеграфа на «Самый полный» и сказал, наклонившись к переговорной трубе: – Выжать весь ход, сколько возможно.

Корабль уже лег на новый курс. Вероятно, где-то поблизости простирались минные поля. Может быть, справа, может быть, слева, может быть, прямо по курсу колышется на глубине нескольких метров металлический шар с чуткими отростками. Одно лишь прикосновение…

«Киев» шел в кильватерной струе «Ростова», который оставлял за собой зеленую, словно стеклянную, дорогу. Светлело. Туман расползался слоистыми полосами, а далеко за кормой, на востоке, разметались над горизонтом розовые перья облаков.

Дальномерщик докладывал каждые две минуты:

– Дистанция сто тридцать кабельтовых.

– Дистанция сто двадцать пять кабельтовых…

Корабли давно вошли в сферу огня береговых батарей.

Теперь в визир или в бинокль можно было уже различить очертания города, распластавшегося вогнутой дугой на обрывистом берегу. С севера на юг тянулся массивный волнорез с маяком на конце, а дальше на берегу громоздились портовые сооружения.

– Дистанция сто пятнадцать кабельтовых!

Арсеньев молчал. Командир БЧ-2 Лаптев подумал, что он не расслышал доклада, и повторил:

– Товарищ командир, дистанция сто пятнадцать кабельтовых.

Арсеньев удивленно взглянул на него. Он почти не сомневался в том, что береговые батареи своим огнем накроют корабли. Важно было поджечь нефтебаки до того, как это произойдет. В сознании его все время звучали слова: «Сии бури обратятся к славе России».

Те, кто стоял на ходовом мостике рядом с командиром, и те, кто находился в орудийных башнях, у приборов, в котельных отделениях и в снарядных погребах, понимали, что командир хочет нанести удар наверняка, достать залпами бензобаки, расположенные в отдалении от берега, и заставить врага обнаружить огневые средства, даже если для этого придется приблизиться к самому волнорезу с толстым полосатым маяком. Уж там-то, наверно, заметили корабли, сейчас раздастся свист снарядов, потом разрывы…

Младший штурман Закутников выронил карандаш из дрогнувших пальцев. Сидя в штурманской рубке, он не видел ни берега, ни маяка, но линия курса, проложенная на карте, уже приближалась к берегу. Лейтенант втянул голову в плечи. Скорее бы начался бой! Это стремительное движение в тишине, нарушаемой только шумом вентиляторов, угнетало его, прижимало к столу, не давало работать. В трубке раздался голос командира корабля:

– Штурманская! Ложимся на боевой курс…

Лейтенант вздрогнул, схватил карандаш и линейку. Лаг показывал скорость хода 35 узлов.

До берега оставалось сто десять кабельтовых, когда корабль вышел из тумана. Валерка Косотруб видел теперь в бинокль высокое здание с башенками по сторонам у самого берега. Левее простиралась площадь, чуть дальше – какая-то бесформенная темная постройка, должно быть элеватор. На заднем плане из общей массы домов выделялись церковь и какие-то три высокие трубы – одна рядом с другой.

Командир батареи Николаев видел все это гораздо четче с командно-дальномерного пункта. Он не чувствовал ни страха, ни волнения. Но ему все время казалось, что командир корабля пропустил момент. Только из-за тумана противник не заметил до сих пор корабли. Но они уже вышли из тумана… Небо все светлее… Сейчас покажется край солнечного диска… Чего ждет командир?..

Медленно повернулись орудийные башни, стволы стотридцатимиллиметровых орудий главного калибра поднялись вверх. Глубоко внизу, под палубами, в центральном артиллерийском посту, уже выработали данные. Арсеньев вместе с командиром БЧ-2 перешел в боевую рубку.