Не отпуская Володину руку, Маринка долго рассказывала ему, как тоскливо и одиноко ей на этой даче с больной матерью. Что будет, если немцы придут сюда? Перевезти Ирину Васильевну в город невозможно. Нужна специальная машина. В грузовике или на повозке ее везти нельзя, да и повозку сейчас не достанешь.

– Я все о себе и о себе, – спохватилась Маринка. – Лучше ты рассказывай. Нет, раньше ешь. – Она пододвинула ему тарелку щей и большую рюмку водки.

– А ты, Мариночка?

– Я уже ела. Кушай, Володя, и рассказывай.

От тепла и от водки, от того, что Маринка сидела рядом с ним, Сомин почувствовал необычайный прилив энергии. Он лихо выпил вторую рюмку и, не закусывая, начал рассказывать о моряках с лидера «Ростов», о своих новых друзьях, которые все, как один, герои. Ему хотелось самому быть героем в глазах Маринки, чтобы волновалась и тревожилась за него, чтобы считала его своим защитником.

Снова и снова он возвращался к утреннему эпизоду, и теперь ему представлялось, будто он действительно участвовал в большом сражении, исход которого имел самое непосредственное отношение к судьбе Маринки.

– Может быть, хватит, Володя? – спросила Маринка, отодвигая от него пустую рюмку.

Сомин пожал плечами. Он хотел сказать, что для моряка такая рюмочка – сущая безделица. Его щеки покраснели, голос стал громким, руки двигались сами собой, дополняя рассказ, который обрастал все новыми и новыми подробностями.

Маринка куда-то исчезла, потом возвратилась с подушкой и одеялом.

– Я тебе постелю здесь, Володя, а сама буду спать внизу с мамой и Глебовной. Они уже спят.

– Что ты, Мариночка! – Он поднялся, опрокинул стул и тяжело оперся обеими руками о стол. – Разве я могу ночевать?! Мне – в часть. Давай выпьем с тобой на дорожку! – Он вылил из бутылки остаток водки и протянул рюмку Маринке. Она отстранилась, поморщившись от запаха сивухи. – Ты не хочешь со мной выпить? Ну немножко, Мариночка, только пригуби. За то, чтобы мы снова встретились!

Маринка с отвращением прикоснулась губами к рюмке. Володя выпил и снова сел. В его захмелевшем мозгу все спуталось. Внезапно нахлынула грусть. Наверно, он больше не увидит Маринку. Скорее всего, его убьют в одном из ближайших боев, а она так и не узнает, как он ее любил. А может, ей это не важно?

– Когда тебе нужно быть в части? – спросила Маринка.

– Ты ждешь, чтобы я ушел?

– Что ты, Володя! – Она подошла к нему и обняла его одной рукой за шею. – Как ты мог подумать? Я просто беспокоюсь…

Сомин не дал ей договорить. Он порывисто поднялся и с размаху поцеловал ее в щеку. Маринка не двигалась.

– Ты не знаешь, как я тебя люблю, Мариночка. Эта встреча – не зря. Это – сама судьба. Так должно было быть.

Она пыталась осторожно освободиться от него, но Володя уже потерял над собой всякий контроль. Ему удалось поцеловать ее в губы. Маринка вырвалась, но он снова схватил ее и, не удержавшись на ногах, свалился вместе с ней на кровать.

– Пусти сейчас же! Ты с ума сошел!

Он не отпускал ее:

– Маринка, сейчас… Только сейчас… Ты меня больше не увидишь, Мариночка…

Ей удалось наконец освободиться от него. Растрепанная, в разорванном свитере, тяжело дыша, Маринка отошла на прежнее место к печке. «Какая гадость! Если бы на моем месте была любая другая женщина, он точно так же накинулся бы на любую!»

Слезы текли по ее щекам. Ей было обидно и стыдно.

– Уходи! – сказала она. – Уходи, и немедленно!

– Но почему, Мариночка, чем я тебя обидел?

– Ты еще спрашиваешь? – Она сорвала с гвоздя тяжелый полушубок Сомина и швырнула его на кровать: – Одевайся!

Володя долго тыкал руками в рукава. Не застегнувшись, он нахлобучил шапку, кое-как затянул ремень, на котором болтались наган и гранатная сумка: