Потому-то очень хотелось, чтобы дети учились там, где хотели бы.

Юность детей пришлась на знаменитые 90-е. Годы беспредела, обмана, вероломства, стяжательства, насилия, бессовестности, тотальной американской нравственности, внедряющейся в сознание через ворвавшееся в нашу культуру низкосортное (хорошее кино доходило с трудом и поздно) голливудское кино, время этакого нравственного Садома. И Гаморры. Но от мечты отказываться не хотелось. Дочь хотела учиться в финансово-экономическом университете Питера, в том самом знаменитом финэке, в котором преподавали учёные, по чьим учебникам учились студенты всех экономических вузов страны.

И вот наступил час, когда я с пришитыми к белью на животе карманом с деньгами, со скромным багажом и дочерью вышла из самолёта на бетонное покрытие Пулковского аэропорта.

Был ясный день. Солнце Питера приветствовало нас своим мягким интеллигентным светом, наше-то степное солнце обычно хватает в жёсткие бесцеремонные объятия, от которых иной раз просто не знаешь куда деться… А тут! Это нежное тепло питерского светила предсказывало благородство свидания с городом, в котором мечтала побывать с юности, очень хотелось увидеть Русский музей, и вот только благодаря мечте дочери меня через какой-то там часок ожидала эта долгожданная встреча. Часок этот должен был быть потрачен на дорогу из Пулково в Питер.

Автобус ждать не пришлось. Он уже стоял в ожидании пассажиров. Однако, едва мы вошли в заднюю дверь, а автобус был венгерским Икарусом с двумя салонами, соединёнными гармошкой, это очень важно знать или представить, потому что история, о которой я хочу рассказать, началась, как только мы ступили на заднюю площадку пассажирского прицепа этого автобуса.

Итак, автобус рванул с места сразу же, как мы зашли. Все места были заняты, поэтому нам пришлось стоять, едва удерживаясь на ногах и держась за поручни по причине того, что водитель автобуса развил непредсказуемо большую скорость. Благо, дорога была пустынна и ещё сохраняла качество советского происхождения. Те самые дороги и дураки размещались в СССР только в провинции, а в Москве и Питере, тогда Ленинграде, жители столиц не понимали, о чём идёт речь, когда кто-нибудь говорил про эти наши две беды.

Скорость, с которой двигался автобус, не только некоторый страх вызывала, но и совсем не давала возможности передвигаться по салону, чтобы как-то добраться до водителя и приобрести у него билет за проезд. Кондуктор здесь не наблюдался, как, впрочем, и везде по тем временам. «На следующей остановке, наверное, успею добежать до шофёра, в принципе, заняты в основном только сидячие места, так что добегу по свободной дорожке без проблем до шофёра,,,» – подумала я, терзаемая здравым желанием оплатить проезд. Это желание можно сказать является частью моего характера. Вытравить его из меня не смогла даже одна подруга ещё из студенческой жизни, которая никогда не платила за проезд, объясняя это тем, что раз в месяц она непременно сталкивается с контролёрами и платит штраф в один рубль, это как раз цена проездного студенческого билета на месяц. Так что зайцем она себя не считала. А так, говорила она, платишь-платишь по четыре копейки за каждый проезд, а сегодня, допустим, у тебя не оказалось разменной монеты, а тут на тебе! Контролёры! И получится, что и всё время платила, да ещё и штраф теперь отдай. А так – платишь штраф один раз в месяц и справедливость не нарушается. Однако, её теория меня не подкупала, я традиционно оплачивала каждый свой проезд, даже не помышляя о заячьих уловках.

Вернёмся в автобус, который стремительно нёсся в Питер из Пулкова. Остановки не было долго, и вот, наконец, какой-то хуторок и остановка замаячили впереди. Прямо среди полей. Я оставила дочь с багажом, а сама поторопилась, пока автобус стоит, к шофёру, неся в сердце не утраченное по дороге желание приобрести билет, а в руке – приготовленные денежки без сдачи.