Дальше была встреча; профессор Ойношев с улыбкой шутил, что, мол, совсем алтайкой стала, и не узнать теперь. Жители деревни собрались вокруг машины, приветствовали приезжих. Шестеро товарищей-студентов что-то между собой обсуждали и громко смеялись над шутками, известными лишь им одним.

Алина почувствовала, как накатила тоска. Одна часть её души жаждала оказаться дома со своей семьёй, с кошкой, увидеться с друзьями, очутиться в такой уютной и пусть подзабытой, но привычной обстановке. Но другая часть, которая родилась здесь, в горном краю, чувствовала, как теряет что-то важное и бесконечно дорогое. Впервые за последний месяц Алине снова захотелось плакать. Но не от бессилия или жалости к себе, а потому что ей приходилось прощаться с миром, который волею судьбы стал её второй родиной. Миром, в котором ей не просто было дано с рождения обусловленное социальными ролями место, а в котором ей пришлось искать его своими собственными силами – без подсказок, даже без страховки от летальных ошибок. Алтай был суров к ней, но девушка чувствовала, что он дал ей то, что так и не смог дать комфортный для жизни и безопасный родной край.

Слушая болтовню ребят, Алина заметила, что отвыкла от громких разговоров и шума. Она ещё не уехала, а ей уже хотелось снова оказаться там, в тишине над обрывом, чтобы чувствовать лицом ветер, слышать глухое журчание ручья, ощущать под ботинками твёрдые камни.

Через несколько часов общения с местными профессор поблагодарил их за то, что пустили Алину в свой айыл, и дал команду грузиться в вездеход. Пора было уезжать.

Наступило время прощания. Айылзак с женой подарили гостье отрез зелёной шелковой ткани на память. Алина поблагодарила их и собралась было вернуть данную ей в пользование одежду, на что женщина тут же обиделась, и девушке понадобилось много слов, чтобы та оттаяла. Но вещи всё же заставила взять с собой. Попрощавшись с дочерями хозяина, Алина собрала рюкзак и была почти готова.

Профессор и студенты уже успели погрузиться в вездеход и теперьждали только последнего пассажира. Двигатель снова ревел, Ойношев призывно махал рукой, мол, пора. Но Алина ещё не могла уехать. Она подбежала к профессору:

– Василий Петрович, мне нужно увидеться кое с кем, полчаса, и я вернусь, – не дожидаясь ответа, девушка развернулась и быстрой походкой направилась к тропе в горы.

Недовольные необходимостью снова ждать ребята спрашивали, куда опять понесло Алину. Профессор лишь хихикнул что-то невнятное про женихов и, что, мол, готов скинуться на приданое. Было велено глушить мотор…

Девушка поднималась до знакомой каждым камешком площадки так быстро, как ещё никогда прежде, то и дело переходя на бег, а когда дыхание сбивалось – снова на быстрый шаг. Осилив подъём, она огляделась.

«Где же ты? Я не могу не попрощаться!» – она шла вдоль обрыва в надежде услышать знакомый шелест скатывающихся камешков. Но было тихо и никаких признаков чьего-то присутствия.

– Барсик! – она громко позвала, хотя никогда раньше так не делала. Откуда ирбису знать, что означает это слово? – Барсик! Кис-кис-кис! – в груди появился тяжёлый ком и начал медленно подниматься к горлу.

– Барсик, пожалуйста! Я уезжаю! – подступило отчаяние.

Словно услышав последнюю фразу, на тропе, ведущей к перевалу, появился ирбис. Девушка сделала несколько шагов в сторону зверя и медленно протянула руку. Такой привычный жест, ставший для них обычным приветствием. Пришло осознание, что она делает это в последний раз.

Хищник медленно подошёл, понюхал ладонь. Будто тоже что-то понимая, он так же медленно приблизился к самым ногам девушки и стал тереться о них мордой. Алина опустилась на колени и, не сдерживая слёз, обняла ирбиса за шею.