– Ребята, вам не сюда, – негромко сказал охранник с нотками то ли отвращения, то ли омерзения.

– Что? – вопросил Ерлан, останавливаясь перед ним.

– Уходите, – жёстко пояснил пшеничный мужичок, подходя к Ерлану вплотную.

Фархад попытался толкнуть его коробкой, но Ерлан угадал его маневр и быстро увёл подопечного из магазина, не сказав ни слова в ответ на явное и неприкрытое хамство охранника.

– Неправильный выбор, – выдохнул Ерлан, когда друзья, униженные и беспомощные, оказались за дверями магазина. – Когда мы станем богатыми, пойдём в другие места. А эта шарашкина контора через месяц-другой закроется. А ты молодец, в этот раз почти сдержался. Я думал, ты его на месте закопаешь.

– Не сегодня, так завтра, – предрёк Фархад, с ненавистью глядя в роскошную витрину, – он сам попадет в такую же ситуацию. Его не пустят никуда, а мы будем смотреть и смеяться. Карма – страшная вещь.

– Тут ты, к сожалению, ошибаешься, – возразил Ерлан. – Люди постоянно путают карму и воздаяние, тогда как эти понятия происходят вообще из разных учений. Карма – слово восточное, а пример, который ты сейчас привел – воздаяние, из христианской религии. Ничего общего между ними нет и никогда не было, что бы там ни говорили современные недоделанные философы. Этот гад, конечно же, будем мучиться, но как-то по-своему, не знаю точно как, а возмездие за сегодняшний поступок его не настигнет. У каждого своя карма, поэтому не отвлекайся на старого хрыча.

– Это мы еще посмотрим, – глухо произнес Фархад и, опалив напряженного охранника прощальным мстительным взглядом, направился вслед за учителем дальше по Арбату. – Я его запомнил.

В полном унынии они вышли к верхней части пешеходной улицы – к фонтану у подножия двух многоэтажек, напоминающих несколько ящиков, криво поставленных друг на друга. В те времена там на первом этаже находился переговорный пункт, откуда можно было позвонить в любой город или страну. Перед фонтаном тоже кипела жизнь: здесь находилась целая галерея типажей, довольно близких Ерлану по роду деятельности.

Ближе всех к улице Байсеитовой расположился колоритный старичок-оркестр. Бородатый, с крючковатым носом и седой бородой, он носил старую коричневую шляпу и такого же цвета мятый костюм. Глаза с сильно опущенными внешними уголками и скорбное выражение лица делали его похожим на пожилого, уставшего от жизни бассет-хаунда. Старичок восседал в окружении различных барабанов и прочих музыкальных инструментов. Они висели прямо на нём, объединённые хитроумно скреплёнными верёвками и рычагами в некую оркестровую систему, где дирижёром и исполнителем выступал один человек. Пухлый том-том красовался на спине, а палка, обитая мягким войлоком, непрерывно поднималась и опускалась на его поверхность, приводимая в движение рычагом, идущим от ноги музыканта. Другая нога в это же время управляла прочими частями ударной установки. Это было еще не всё: поверх своей шляпы старичок приделал две тарелки, они также вносили в общий кавардак свою звонкую лепту. Помимо ударных, в композиции присутствовали также струнные и щипковые инструменты. Всё это одновременно пиликало, лязгало, бренчало, тренькало, булькало и грохотало без всякой единой связи, создавая абсолютную какофонию, но старичок при этом всегда оставался серьёзным, отстранённым и невозмутимым, словно не имел ни малейшего отношения к производимым звукам.

Недалеко от человека-оркестра стоял улыбающийся смуглый плюгавый мужичок индокитайской внешности, лет сорока, в белой рубашке с короткими рукавами и официальных чёрных брюках. По одежде его можно было принять за государственного служащего, если бы на груди не висел маленький плакат с выведенными от руки словами: “Графология раскроет тайны характера по вашему почерку”. На плакатике также фигурировала вырезка из газеты “Караван”, из которой следовало, что мужичка зовут Махмуд, и он уже успел прославиться, вешая на уши местным гулякам различную лапшу, происходящую из их письменных талантов. За небольшую плату Махмуд предлагал вывести на клочке бумаги любую надпись, после чего минут пять нёс полную чепуху о выдающихся способностях и светлом будущем очередного клиента. Правда, в настоящий момент графолог скучал: было ещё довольно рановато для массового выхода народа на променад.