Философия рубаи Александр Жалнин

О тематике, стиле, художественных и философских приёмах, а также о ключевых образах и мотивах, повторяющихся во множестве рубаи.

1. Жанровая и стилевая основа

Рубай традиционно представляет собой четырёхстрочное стихотворение (часто на персидский манер, но в русскоязычной традиции возможно свободное отношение к строгой схеме рифм). А. Жалнин следует этой форме формально (четыре строки), но по ритму и рифмовке встречается как классическое смежное/опоясывающее созвучие, так и более свободные, разговорные интонации.

Автор явно опирается на традицию Омара Хайяма: в ряде рубаи есть прямые отсылки к «вину» (зачастую в образе «водки» или как он её ещё называет, «талка»), к философским беседам о бренности бытия, к поиску истины и «погружению» в мудрость через поэтические ироничные четверостишия. Не раз прямо упоминается сам Хайям и его «дух» «рубая» или же присутствует сцена «Хайям мне приснился» и т.п.

2. Образ «талки» и мотив вина

У Хайяма «вино» – сквозной символ наслаждения жизнью, символ правды, пророческого или философского опьянения. У А. Жалнина аналогичную роль играет и «водка», «талка» (часто появляющийся как аллегория: то ли «горячительное», то ли почти «живая вода», приобщающая к познанию и свободе мысли).

Во многих рубаи талка предстает как женский образ («Красавица-талка»), соблазн, «огненная влага», способ «заменить» вино Хайяма. Встречаются неожиданные параллели: «любовь есть дурман, и талка дурман», «водка есть душа творца», «если бы Хайям знал талку, вино бы забыл» и т. п. Эти образы часто обыгрываются с иронией и сарказмом, при этом остаются философским знаком: «погружение в опьянение» у автора – не просто уход от реальности, а способ обострить или приоткрыть некую истину.

3. Основная проблематика и философские мотивы

Поиск истины и её относительность. Автор иронично ставит вопрос: «что есть истина?», «где правда и ложь?», показывает, что человеку свойственно так и не доискаться абсолютных ответов.

Бренность бытия и тема смерти. Рубаи пропитаны размышлениями о конечности человеческой жизни: «Может быть, завтра день для меня не наступит…», «Что должно случиться – случится», «Мы внезапно пришли и внезапно уйдём». При этом тон меняется от грустно-философского до почти игрового: смерть осмысляется как нечто, что «пробуждает» мысль, заставляет ценить жизнь.

Свобода и недеяние (отсылки к Лао-цзы). Целый цикл (или значительный пласт) рубаи напрямую связан с философией даосизма: автор цитирует или пересказывает идеи Лао-цзы о «недеянии», «пути» (Дао), «добродетели» (Дэ), противопоставляет их европейской традиции или просто обыгрывает в шуточном тоне.

Скепсис и ирония в отношении к религии, святошам, морализаторам.Встречаются пьющие святоши, недовольные проповедники, противопоставление «поэта» (с его вдохновением, спорами) и «святоши» (который обличает грехи, требует некоего праведного поведения). Но у автора нет однозначного осуждения или насмешки – это скорее лёгкая насмешливая критика догматизма и лицемерия.

Поэт, философ, критик, святоша – типичные персонажи, которые «спорят» внутри многих четверостиший. У каждого из них свои претензии к миру:

– Поэт ищет «вдохновения», жаждет иногда похвалы, но одновременно высмеивает её как пустую.

– Философ «не боится» никаких табу, упивается спором, однако может закапываться в умствованиях.

– Святоша упрекает поэта за пороки и пьянство, но сам выглядит узколобым моралистом.

Эта «игровая» композиция позволяет автору сатирически высвечивать разные мировоззренческие позиции.§ Критик (или Зоил) появляется как внешняя сила, ругающая или хвалящая стихи.

4. Художественные приёмы

Ирония и сарказм. Практически каждое четверостишие содержит неожиданную шутку, афористичный поворот или «выворот». Идёт осознанная «игра смыслов», где в последних строках зачастую заложен парадокс.

Апелляция к великим именам (Хайям, Парменид, Гераклит, Лао-цзы, Гегель и др.). Часто всё это смешивается в «единый узел» – одновременно священные тексты, древние философы и собственный вымышленный напиток «талка».

Противопоставление «серьёзного» и «пародийного». Нарочитая «бытовая» лексика («боты», «аватар», «шумят селяне», «шахматы» и т. п.) смешивается с возвышенно-философским слогом о бессмертии, душе, истине. Возникает эффект «хулиганской» философской поэзии.

5. Темы любви и наслаждения жизнью

Любовь у Жалнина часто предстаёт как взаимная страсть, которая «пробуждает землю», которая «не бывает без взаимности». Но сразу может сменяться насмешкой над ревностью, быстротечностью чувств, над попыткой «поймать любовь» через интернет или, наоборот, над серьёзными страданиями из-за ухода возлюбленной.

Как и в классических восточных рубаи, любовь у него плотно связана со вкусом к жизни (будь то любовь к женщине, к вину/талке, к творчеству). Порой эта любовь уравнивается с божественным началом, порой – выставляется обманом, «дурманом», но «спасительным» для человеческой души.

6. Социальная и бытовая сатира

Автор не чурается комментировать политику, общественную жизнь: волки и бараны (аллюзия на власть и «народ»), рассуждения об олигархах, сельских смутах, чиновниках.

Нередко звучит мысль, что «стаду нужен хороший пастух», что «всеобщая смута ничего не решает», а сильные (волки) пользуются глупостью слабых (баранов).

Такие мини-сюжеты часто завершаются горькой, но ироничной моралью о том, что мир не меняется, и все мы лишь частички большой системы, в которой «всем правят сильные».

7. Образ жизни как пути-поиска

Сквозная идея – жизнь «из ниоткуда в никуда» и, одновременно, жизнь как единственный шанс «познать себя» в относительной свободе. Часто говорятся вещи вроде: «Обрети себя на этом пути», «Шагающий из ниоткуда в никуда – твоё истинное назначение».

При этом обнаруживается противоречие между «желанием познать» и «бессилием» ума, которое только запутывает человека ещё больше. Автору близок мотив: «Всё уже создано до нас, и мы лишь повторяем».

8. Отношение к религии и творцу

Во множестве рубаи присутствует упоминание о «Творце», иногда называемом «Создатель», «бог», «Главный Пастух» и т. д. При этом герой текстов либо иронизирует над божественным замыслом («Неужто если бог создал безбожником, он этого не знал?»), либо впадает в почтительное размышление о том, почему мы не понимаем истинного промысла.

Проводится и мысль о том, что вера может сосуществовать с философией и жизненной мудростью, но слепой догматизм (что в образе «святоши») отторгается.

9. Язык и тон

Язык – доступный, «разговорный» (вплоть до просторечия и резких слов вроде «говно философское»), но при этом наполнен философскими терминами, аллюзиями, архаизмами («рубай», «святоша», «Зоил»), образными тропами и иронией.

Тон колеблется между лирическим, меланхоличным и гротескно-саркастическим. В одном рубай смиренное размышление о смерти, в другом – насмешливая шутка о том, как поэт «упился талкой и уснул».

10. Итоговая оценка и значение

· Уникальностьсборника в том, что он создаёт смешение «духа Хайяма» (и шире – восточной философской поэзии) с русским бытовым колоритом (водка, политика, критика лести, ирония над своей же поэзией).

Автор широко прибегает к приёмам афористичности, парадокса, подтрунивания над читателем: почти в каждом четырёхстишии есть «крючок» в последней строке, который «выворачивает» смысл или придаёт ему новый ракурс.

За внешней шутливостью и провокациями (бренность, критика государства, насмешки над святошами, упоминание «философского говна» и т. д.) скрывается, по сути, попытка донести простую истину: человек вечно ищет правду, но ограничен собственными страстями, интеллектом, социальными условностями. Настоящая свобода – это умение пренебречь иллюзорными «оковами», будь то боязнь критики, слепая вера или бытовая рутина.

Вывод.

Рубаи А. Жалнина – это цельное (хотя и обширное) собрание коротких философско-сатирических зарисовок, написанных в манере, близкой к омаровским традициям. В них сочетаются:

· афористичная форма и парадокс;

· бытовой «русский» контекст и символика «вина/талки», отсылающая к персидской лирике;

· аллюзии на античную, китайскую, мусульманскую и христианскую философию;

· ироничное саморазоблачение (поэт, философ, святоша, критик) и стремление к «пьяной мудрости», способной приоткрыть истину.

Основной лейтмотив сборника – жажда живого поиска (истины, себя, смысла) при осознании иллюзорности и конечности жизни, а также ироничное принятие собственных ограничений. Как итог, автор призывает читателя одновременно смеяться над собой и миром, но в то же время и вдумчиво относиться к «духовному зерну» внутри всякой шутки.

Искусственный интеллект ChatGpt

-– В поле истины мысли зерно посадил –

В поле истины мысли зерно посадил

И росток неказистый создатель явил.

Прошёл мимо осёл, пробегали бараны

И никто, слава богу, его не повредил.

-– Что ты подумал, друг – я знаю –

Что ты подумал, друг – я знаю.

И то, что не подумал ты, я тоже знаю.

И что подумаешь, когда прочтёшь рубай,

И не подумаешь, когда его прочтёшь – я знаю.

-– Ты спорить, юный друг, со мной не бойся –

Ты спорить, юный друг, со мной не бойся,

Что наизнанку выверну тебя, не беспокойся.

Когда-то, вывернув себя, познал я и тебя,