И только потом опомнился: команда относилась вовсе не к нему, а к его подопечным.

Эпизод комический. Однако что характерно: перед нами не просто наставник, но своего рода образец, моральное лекало, которому доверено кроить души будущих славных сынов России. Он без лишних слов – всегда готов. Он сначала сделает – а потом подумает. Но сделает он всегда то, что должно, в этом сомневаться не приходится. Он изумительно вышколен, воспитан. Он настоящий офицер (фильм и посвящен доблестным русским офицерам). Лучшие люди, уж если просто и доходчиво, – это офицеры.

А теперь сравним этот тип с типом почти лишнего, Платонова Михаила, которого вдохновенно играет в «Механическом пианино» Александр Калягин. Там понимание природы мыслящего человека, там угаданы реальная сила и слабость и, вследствие этого, непонимание того, что же следует делать. Да, там, по большому счету, мелковатая душа, но оборотная сторона личности – острый критический ум. В «Цирюльнике» же могучие моральные принципы – продление примитивной духовной программы: рецепт на все случаи жизни.

Сегодняшний Михалков выбрал вчерашний день в культуре. Культурный прогресс – это, с одной стороны, результат развивающегося сознания, а с другой – направление от психики к сознанию. Развитое сознание неизбежно приводит к появлению в искусстве «лишнего» человека, и русская литература это блестяще доказала. Ничего не поделаешь: чтобы иметь достоинство мало «иметь честь». Достоинство – это иная, лучшая честь: принадлежать к людям думающим, видящим изнанку общественно полезной морали. Герой, то есть бездумно ориентированный на Авторитарные Идеалы, а потому становящийся лояльным членом сообщества, – это типичный продукт приспособления. В нем мало мужества, нет силы духа, но есть некая пассионарная мощь: не поступаться принципами, быть рабом «чести». Иная, лучшая свобода им не потребна.

Это и есть вариант духовной деградации, вариант, который культивирует традиционное общество. У такого общества только один минус: ему не нужна личность. И на что же приходится Михалкову расходовать свой незаурядный изобразительный талант? Он поставляет духовный хлеб толпе. Насытил хлебами простоватых идеологических доктрин – извольте побаловать зрелищем. Закон жизни: хлеба и зрелищ, желательно одновременно, приятное с полезным. Зрелищность! – вот что становится главным в кино. И это не эволюция стиля Михалкова, как иногда думают, ибо он отказался от своего стиля. В идеале народ предпочитает безликое кино: забавное зрелище. Удел мастера – забавлять. Это веяние времени, общая тенденция: заигрывать со вкусами толпы, виноват, народа.

Особенно радостно за Михалкова в том смысле, что ему не пришлось поступаться принципами, не привелось предавать: он искони эволюционировал в древнем русле русской культуры. И это святая правда. Свободу и душок нравственности он запрезирал еще при советах, задолго до перестроек и развалов. Вовремя осознал: в старину было, а нам – к старине лепиться. Куда Пушкин с Толстым – туда и мы. А то обстоятельство, что моральное искусство легко превращается в коммерческое, более того, тяготеет к нему; еще смелее: предполагает коммерциализацию, а нравственное, культивирующее бескорыстный поиск истины, по определению не может быть представлено в формате массового искусства – это обстоятельство только укрепляет в правоте избранного тернистого пути. Искусство должно принадлежать народу. А ежели оно приносит еще и неплохие барыши – на то воля Божья. Так приятно: и деньгу огребаешь лопатой, и душой не кривишь, совестью не поступаешься. Просто праздник какой-то. Именины сердца.