Душевный процесс не имеет ничего общего с желанием казаться и выглядеть душевным: человек не заботится о том, «что станет говорить княгиня Марья Алексеевна» [2], действуя порой вопреки шаблонам общества или социальной морали (но это не принцип, а частность). Тот, кто находится в себялюбивой позиции, отказывается от натурального эгоизма лишь потому, что страх за себя доминирует над любовью к другим. Вирус длительной, запущенной ошибки формирует «ветхого человека» [3]. Он передается по наследству через порочную систему воспитания и вызывает у всех его «носителей» болезненность в переживаниях и в теле. Тогда наступает душевное недомогание, или страдание.

Здесь я хотела бы уделить некоторое внимание понятию «страдание», так как именно оно, по моим представлениям, и является ключом к сути психотерапии. Страдание обычно понимается в одном значении – мучение, или муки, и это представление не лишено оснований. Тем не менее в Толковом словаре живого великорусского языка Вл. Даля (а мы существуем в русской языковой реальности) в главе «Страдать» мы находим и другие значения: «страдать, страдаю, стражду; биться, бороться, бедовать, мучиться, маяться; терпеть боль… усильно трудиться, работать… работать в поле, спешно сымать и убирать хлеб и сено…» [4, т. 4]. Язык – хранитель смыслов, формировавших сознание многих поколений до нас, и даже в периоды губительных для него «субкультуральных» изменений он сохраняет фундаментальные значения в коллективном и индивидуальном бессознательном. А это в нашем случае значит: страдание – путь от мучительной битвы за себя до жатвы – обретения себя. Путь, на котором есть шанс пройти и большое пространство («поле»), и усильный пахотный труд, и боль, и мучения.

На основании практики могу утверждать: человек, пришедший на психотерапию, страдает по себе подлинному. По своей душе в своем теле. Он страдает от того, что не может полноценно выразить предопределенного природой – способности любить; от того, что либо не встречал других, способных любить, либо не узнал их вовремя и утратил; от того, что чувствует себя рабом порочного круга обстоятельств; от того, что предал себя и свою аутентичность в угоду страхам; от того… от того… Он страдает, и потому он – страдающий. Лишь работа, направленная на исправление всех этих «от того», работа, итогом которой будет «жатва» – целостность, свобода и умение любить, может оправдать его нынешние страдания-мучения. Только такая работа дает шанс на исправление вековой ошибки поколений и создает условия встречи с другими умеющими любить.

Душевные процессы отличаются и от процессов социального взаимодействия, целью которых является получение выгоды – взаимной или персональной. Последние, к сожалению, склонны больше развиваться в сторону деструктивного эгоизма, чем в сторону душевного процесса. Но из этого не следует, что не бывает нормальных, созидательных процессов социального взаимодействия.

На основании вышеизложенных представлений, обобщающих профессиональный опыт, я дифференцирую понятия «душевное здоровье», «душевная болезнь», «душевное недомогание» (болезненность) и «проблема». Такая терминология в большой степени помогает мне выносить суждение о состоянии души человека, пришедшего за помощью.

Под душевным здоровьем я подразумеваю способность человека спокойно и бескорыстно вкладываться в душевный процесс, суть которого – способность любить. Душевное здоровье присуще человеку от природы, но часто к нему приходится идти трудным путем.

Под душевной болезнью – нарушение или искажение этой способности разной степени тяжести и с разными особенностями: как именно и в чем проявляется нарушение или искажение способности. Душевная болезнь может передаваться по наследству (эндогенно), но часто начинается либо с шоковой травмы, либо с союза деструктивного эгоизма и представлений об уродливом, чудовищном, страшном миропорядке (психогенно, травматическое развитие). Душевной болезни свойственно страдание-мучение, ощущаемое страдальцем как не имеющее конца (адовы муки). Однако это не означает, что никакая душевная болезнь не лечится.