На следующий день не произошло ничего необычного, хотя Димка специально оглядывался по сторонам, когда шёл в школу, а потом к матери на работу.

Так Димка прожил целую неделю, ходя и оглядываясь. Он даже в школе посматривал по сторонам, в надежде увидеть того странного, который обещал вернуться. Но никого не было, вернее, были все, кроме пришельца. В итоге, Димка забил на него и занялся своей обычной жизнью – дом, школа, подработка; дом, школа, подработка…

– Блин, Лёха, Фил Коннорс отдыхает. Как мы живём? Такие скучные дни, – пытался иногда Димка выплеснуть на Лёшку свою душевную муть, как он её сам называл.

– Ты философ, ты и думай, – отбрыкивался Лёшка, который не любил подобные темы. – Мне бы еды побольше, да поспать подольше.

– Жесть! – искренне удивлялся Димка. – Что тебя ждёт в будущем?

– Будущего нет. Я материалист, – гордо произносил Лёшка.

Совсем недавно он обратил на слово «материалист» своё внимание, и оно въелось в его лексикон, и он впихивал его, как ему казалось, в умные беседы. Его задача была: впихать и молчать, потому что разговаривать он не любил.

Димка смотрел на него с сожалением, тёр свой некрасивый крупный нос и с ленью шёл домой.

Последнее время Димку что-то грызло внутри. Что? Он сам не мог понять. Никакие философские рассуждения не могли заполнить той чёрной дыры, которая образовалась где-то посередине груди, и высасывала из Димки радость бытия. Эта дыра внутренняя ещё умела болеть, особенно вечерами, когда Димка оставался один в комнате и тупо смотрел в неосвещённый потолок. Внутри что-то ныло и стонало так сильно, что Димке самому хотелось выть, как волку. Но выть было нельзя. Да не только выть, а рассказать об этом даже тоже было нельзя – все считали Димку сильным и волевым, ведь не зря за счёт него школа побеждала в соревнованиях. А тут эта душевная муть. Зачем она?

Но однажды Димка не выдержал и как бы в шутку спросил у уставшей матери за ужином:

– Мать, чем залить душевный вакуум?

Мать не поняла Димку, только услышала про душу и воодушевлённо начала говорить:

– Пришло твоё время, Димусь, пора тебе влюбиться.

Димка от неожиданности поморщился, не такого ответа он ждал от матери.

– Душевную муть нельзя заполнить человеком или любовью, так мыслят примитивные люди, – разочарованно поболтал он остатками чая в старой чашке из тёмно-синего советского фарфора.

– Ну… – попыталась вставить мать.

– Человек не совершенен, любовь непостоянна, всё это приведёт к ещё большей проблеме. Когда ты забьёшь человека в эту дыру, то от него начнёшь ожидать поступков, на которые он, может быть, и не способен. С любовью тоже самое, будешь ждать ответного чувства, а его-то может и не быть. И дыра станет ещё больше и черное.

– Ну… – опять попыталась вставить слово мать.

– А ты в курсе, что этот вакуум могут и создать те самые люди, которых ты хочешь любить и ценить? Как только ты привяжешься к человеку, то эта привязанность будет разрушать тебя и чёрная душевная дыра просто проглотит тебя, как акула. Или только изнутри будет жрать, жрать, жрать. Пока не сожрёт всю жизненную энергию. Человек, в которого ты вкладываешь самого себя, свою душу, свои чувства, у тебя заберёт тебя самого, сам этого не зная. Вытопчет, выжжет, высосет тебя из тебя.

– Димуль, что-то ты рассуждаешь, как пятидесятилетний мужик, побитый жизнью, – уныло посмотрела на него мать.

– Так я уж под сотенку таскаюсь по земле, – лениво зевнул Димка, споласкивая посуду в раковине. – Пошёл я со своей дырой спать.

На этом разговор закончился, и он был единственный. Ещё до пришельца.

Почему Димка с такой уверенностью отверг тему любви? Это было не напрасно. Он был год назад тайно влюблён в Вику из своего класса, кареглазую стройную брюнетку с короткой стрижкой и неимоверно милым выражением лица. Она каким-то непонятным образом влезла в Димкино сердце и командовала в нём, как ни в чём не бывало. Димке это не нравилось, он пытался вырвать её оттуда, но у него ничего не получалось. Он, как дурак, делался глупым в её присутствии и не мог связать двух слов, и, как дурак, вечно ждал с ней встречи, а вечерами, перед сном, тупо открывая чат класса, мог не уставая наблюдать, как светится фиолетовое «в сети» под её именем в Telegramе. А когда случайно в чате светилось «в сети» только у Вики и у него, Димки, а все остальные были где-то там, за сетью, Димка просто светился счастьем в вечерней темноте. Ведь был только он и она в целом мире, в этой беспросветной мгле, только они вдвоём. Димка долго смотрел на них двоих, пока она не выходила из Telegrama. Он с нежностью шептал: «Спокойной ночи, моя девочка», и блаженно закрывал глаза. А ночью, просыпаясь от слишком сюжетных тяжёлых снов, опять лез в Telegram и смотрел, во сколько она была последней раз в сети, либо бесконечно листал её 28 фотографий.