– Да ну, гонишь!

– Я серьезно, Артур. Он все понимает, различает предметы, может читать, наизусть помнит даты из истории, но понятия не имеет, кем является сам. Ни лиц, ни событий – ничего!

– Ого! Я думал, такое только в кино бывает.

– Артур, это так страшно!

– Что именно?

– Однажды проснуться и полностью потерять себя.

– Забей, Анька! Ты его нашла, и дело с концом! Остальное не твоя забота. Есть врачи, полиция, друзья, родные… Короче, не бери в голову.

– Угу… – Не хочу спорить и снова разочароваться в Цареве. В конце концов, каждый имеет право на свою точку зрения. – Артур, давай через универ проедем.

– Зачем?

– Сразу отчитаюсь перед студкомом.

– А на завтра это ответственное мероприятие, – на мгновение выпустив руль, Артур рисует в воздухе воображаемые кавычки, – отложить нельзя?

– Но…

– Ань! – шипит Царев. – Мне это уже осточертело! У тебя есть время на все: на непонятный студком, жертву отравления Соколова, вечно депрессирующего отца! Только не на меня! Твой деревенский подопечный в хороших руках! Подождет! А у нас по плану роллы, не забыла? Или тоже память отшибло?

– Помню, – покорно киваю, продолжая смотреть в окно, и решаю умолчать, что дала слово Илье первое время быть рядом и помочь ему освоиться в старой новой жизни. Артур не поймет: взбеленится, снова начнет нудить и еще, чего доброго, заставит отказаться. – Роллы, так роллы!

– Со-ко-лов… – Уже минут десять разглядываю себя в зеркале, примеряя звучную фамилию к своей смазливой роже, и жду, когда что-нибудь щелкнет в опустевшем мозге. – Ни-чего!

– Разговариваем сами с собой, Илюша? – Как всегда не вовремя, в палату забегает Шестаков с кипой бумаг. – А я выписывать вас собрался. Видимо, рановатенько.

– Куда выписывать? – Отталкиваюсь от одинокой раковины и подхожу к окну. Там, за стенами больницы, меня никто не ждет. Даже бабка, и та, сославшись на уборку картошки, отказалась приехать. Мол, не маленький, справлюсь сам.

– Сокол мой, не раскисайте! – Поправив на носу очки, доктор усаживается на стул и раскладывает на столе мою историю болезни. Толстенную историю, надо сказать. – Поверьте, на свободе вам будет гораздо лучше. Либо могу перевести в психиатрическое отделение. Полежите там, а в токсикологии делать вам больше нечего.

– В психушку? – прыскаю со смеху, но тут же беру себя в руки. Еще не хватало, чтобы толстяк приписал мне какое-нибудь расстройство.

– Вот и я, соколик, полагаю, что лучше на волю. Верно?

– Верно, – обреченно киваю и растерянно смотрю за окно, совершенно не представляя, куда мне идти.

– Тогда собирайтесь, Илюша. Аннушку я уже обрадовал. Она обещала привезти ваши вещи и помочь добраться до дома, ну, или где вы там живете.

– Аннушку, – повторяю задумчиво, мыслями уносясь в пустоту.

Эта девочка с огромными глазами и копной русых волос – единственная, кому есть дело до меня. Уже больше недели она прибегает в больницу после учебы и делится со мной новостями. Находит время и силы, чтобы помочь восстановить документы. Взваливает на свои плечи общение с участковым. И даже в минувшие выходные вместе с ним доехала до Дряхлова, чтобы заручиться словами бабки касательно моей личности. На моей тумбочке теперь тоже лежат апельсины, а приемные часы перестали быть пустым звуком.

– Вот и ладненько! – Шестаков звучно хлопает по столу моей выпиской и потирает пухлые ладони. – Вот и в вашем, соколик, непростом случае могу поставить галочку. Долгие прощания не терплю, поэтому давайте больше к нам не попадайте.

Шумно выдохнув, доктор поднимается на ноги и спешит прочь. Успеваю крикнуть в спину «спасибо» и снова устремляю взгляд к окну: вариантов нет – жду Аню.