– Господи – Вседержитель, спасибо тебе! – с пиететом произнёс Царь Иван и снова несколько раз перекрестился. – За это всё прощу, царю безродному. Бог им судья. Спасибо тебе, Федюня, за вести добрые! Вот порадовал, так порадовал. Теперь и помирать можно!

Фёдор аж опешил от такого эффекта.

– Э-э… Ты чего, Иван Васильевич. До этого ещё дожить надо и постараться, чтобы так и произошло. Я же тебе и говорю, что удержать надо настоящее, чтобы оно стало будущим.

– Держи, Федюня! Держи это настоящее! И меня держи. Чтобы, понимаешь, сказку сделать былью, понимаешь! – сказал царь почти словами известного в будущем киногероя.

И Фёдор сильно удивился такому совпадению. Ему даже показалось, что он участвует в художественном фильме: то ли «кавказская пленница», то ли «Иван Васильевич меняет профессию». Попаданец даже головой потряс, чтобы снять накативший на него морок.

– Я, государь, сначала боялся подходить к тебе по поводу болезни царицы. Грешным делом думал: «умрёт, так умрёт». Опасался, что и остальное будущее изменится. Жалко Ивана, что не станет царём, но… А вдруг, если станет, то не договорится с Константинополем. Понимаешь?

– Теперь я понимаю тебя, Федюня.

– А потом не выдержал, и стал пытаться лечить царицу и когда срок смерти её минул, даже испугался, что у меня получилось изменить историю, но продолжил лечить.

Фёдор замолчал, сокрушённо уставившись в узор красно-желтого ковра, лежащего на полу.

– Но не судьба, – выдохнул он и, подняв глаза, наполненные слезами, продолжил. – Но я тогда так напугался, что может всё измениться, что не хотел тебе ничего говорить. Слов не имел. И случай не подворачивался.

Царь саркастически хмыкнул.

– Да, уж… Сегодня случай представился. Чуть царя вообще не убил. Вот тебе бы была история! Сказочная история. Чем дальше, тем страшнее.

Царь замолчал, изображая на лице озабоченность и размышления. Он то хмурился, то кривил губы, то улыбался или растягивал уголки губ в разные стороны. Короче, играл лицом. Фёдор молчал и ждал вопросов. Вопросы у царя нашлись.

– «Всё-таки последовательный был царь Иван Васильевич Грозный, – подумал Попаданец, услыша вопрос. – И умный. Хотя, почему был? Вот он перед глазами, как живой!»

– А кто после поляков-то в цари вышел? Нашли достойного?

Фёдор кашлянул, покрутил головой, шеей, почесал затылок.

– Ты ещё жопу почеши, Федюня! – хмыкнул государь. – С царём ведь разговоры разговариваешь, а ведёшь, как на конюшне перед мерином, не зная с какой стороны седло надеть. Говори давай! Не томи!

– Я, государь, – соврал Фёдор, но не совсем, ведь будучи Патриархом Московским и всея Руси, он был соправителем своего сына Михаила Романова.

– Что? Слушаю, говори!

– Э-э-э… В смысле, э-э-э, я стал царём. По решению Земского Собора, государь.

– Что?! – не то удивился, не то возмутился Иван Васильевич. – Ты-то каким боком к трону оказался?

Попаданец хотел пошутить, сказав: «Стреляли…», но не посмел.

– В плену я польском был, потом вырвался, собрал ополчение и изгнал поляков из Москвы. Вот за это и избрал народ, – врал Попаданец, не краснея, ибо искренне считал, что доведись, и соберёт, и изгонит.

– О, мля! Вот это денёк сегодня! Доживу ли?! Или сердце лопнет? Федюня, матерь Божья – царь! Здрасти, приехали! Дай воды попить. Пересохло в горле. Можно воду.

– Только с вином. Сейчас разбодяжу.

Фёдор быстро отошёл к окну, на котором стояли разные напитки в серебряных кувшинах с крышками, и, пользуясь случаем, перевёл дыхание, незаметно вытерев выступившую на лбу испарину. Налил в кубок какого-то взвара (он даже не удосужился глянуть, какого), плеснул туда же спирту и, вернувшись, к кровати, протянул кубок царю. Царь скривился.