Но я верю врачу. Он сказал – месяц, значит, не раньше. А когда мы найдем деньги на операцию (а я уверена, что найдем), то у папы будет еще много–много–много месяцев счастливой жизни.

В углу палаты стоит стул. Стараясь не стучать каблуками, иду за ним, ставлю возле кровати, присаживаюсь.

Сердце сжимается от жалости к этому еще недавно крепкому, самому доброму на земле мужчине. Ему всего 54. Еще жить, да жить, но болезнь никого не щадит. Вот и у папы, кажется, седых волос стало больше, морщины глубже, и румянец на щеки еще не вернулся.

Слезы опять текут от беспомощности. Сжимаю его пальцы своими, поглаживаю кисть.

– Пап, это я, Ника. Я тут, я с тобой. Прости, что дома не ночевала, не могла вернуться после вчерашнего.

Глотаю комок в горле. Во всем, что произошло со мной и папой, только я виновата – не видела истинное лицо Риты, слепо доверяла Саше, а вчера трусливо сбежала, бросив отца среди всего этого безобразия. Думала только о себе, веселилась в клубе, заливала горе в компании с первым попавшимся мужчиной.

А надо было быть рядом с папой! Возможно, будь я рядом с ним, не случился бы этот приступ.

– Знаешь, пап, я познакомилась с одним человеком… Его Артемом зовут. Так вот, он сказал, хорошо, что про Сашу и Риту я узнала до свадьбы, а не после. Потом было бы хуже. Он вообще хороший, этот Артем. Настоящий друг.

Не знаю, слышит ли он меня, но выговориться мне нужно. Кому как не ему, единственному родному человеку?

– Пап, почему ты не сказал, что тебе нужна операция? Мы бы что–нибудь придумали, нашли деньги… Но ты не переживай, мы деньги найдем. Твой лечащий врач – сам заведующий отделением. Он посоветовал хорошую клинику. Там тебя прооперируют и твой мотор будет работать много–много лет. Так что ты держись. Все будет хорошо.

– Девушка, вам пора, – предупреждает вошедшая медсестра.

– Да–да, я сейчас уйду.

Женщина смотрит на цифры на мониторах, нажимает кнопки, что–то пишет в планшете.

– Пока, пап, – легко сжимаю его пальцы. – До завтра.

Выходим вместе с медсестрой. Оставляю ей свой номер телефона, чтобы она позвонила мне в случае чего в любое время суток.

Покидаю палату отца. Всем сердцем хочу остаться здесь на ночь, пусть хоть в коридоре. Уверена, папа будет чувствовать мою поддержку и бороться за жизнь. Но и деньги на операцию искать тоже надо. Мачеха без моей помощи не справится.

– Ника, родная, любимая! – в коридоре на меня налетает Саша. Резко прижимает к своей груди, я не успеваю среагировать. – Я все знаю! Мне так жаль Юрия Валентиновича!

В нос бьет такой знакомый запах парфюма и личный, мужской. Мне раньше он очень нравился, сейчас – раздражает. Будто другой человек обнимает. Чужой.

– Отпусти меня, – стальным голосом прошу, выпутываюсь из объятий бывшего жениха.

– Ник, ты чего? – но разводит руки в стороны, освобождая меня.

Отступаю назад, увеличивая дистанцию.

– Что ты здесь делаешь? – хмурясь, спрашиваю.

Смотрю за его спину. Рита тоже здесь?

Нет ее.

Перевожу взгляд на Новикова. У него лиловый синяк на скуле, бежевый пластырь под глазом. Хорошо ему Артем вдарил. Маловато…

В серо–зеленых глазах бывшего недоумение. Ждал, что я буду прыгать от радости?

– Светлана Сергеевна позвонила, рассказала все…

– Тебе позвонила?

– Рите… она не смогла приехать, токсикоз…

– То есть, ты бросил беременную девушку, примчался сюда? Ты вообще нормальный, Саша?

– Ника, Никуля, – на лице бывшего искреннее раскаяние, – я твою сестру не люблю. Жить с ней не хочу, жениться тем более. Этот ребенок… это недоразумение какое–то. Ритка тупая как пробка, какая из нее жена, подстилка дешевая, – морщится как от зубной боли, пальцами взъерошивает русые, красиво уложенные волосы.