Так что может оно и к лучшему, что «мистер ледяная учтивость» ушел. Какой же он все-таки…

Я бы и дальше перечисляла в голове нелицеприятные прилагательные, но мачеха слишком громко вскрикнула, забрав все внимание к себе. Она бранилась на меня и винила в «проигрыше». Довод, что это она первая проговорилась, озвучивать не стала. Это только разозлит её еще сильнее. Учитывая, что у нее в руках хворостина, а целебная мазь дорогая, мне не стоит нарываться. Ударит – залечить будет нечем.

– Это ты во всем виновата, Мари! Только ты, – эта фраза прозвучала бесчисленное количество раз.

За окном уже успело стемнеть, а мачеха все продолжала меня распинать. Её голос хрипел, но она возмущалась и оскорбляла меня, не стесняясь в выражениях. Уйти нельзя, вставить слово тоже нельзя, перечить тем более.

Но и терпеть такое отношение, как прежде, не получалось. Поэтому я вполуха слушала высказывания и наблюдала за покачивающимися на ветру листьями. Неожиданно пролетела снежинка. Затем еще одна. И еще.

– На улице снег пошел, – не выдержала я, наблюдая за кружащимися в медленном вальсе хлопьями снега.

Мачеха вытаращилась на меня, как призрака. Мне даже подумалось, что глазные яблоки сейчас выпадут на пол. Она молча повернулась к окну.

– Кошмар, – выдохнула она через какое-то время. – Сейчас же только начало осени.

В этой фразе скрывался весь ужас и все удивление. В наших краях снег никогда не выпадал так рано. Вдобавок, запасов угля и поленьев у нас было в обрез.

Бросив розги, мачеха, не говоря ни слова, вышла из гостиной. Видимо, пошла отдавать распоряжения насчет подготовки комнат к холодам. Я трактовала это, как разрешение не дожидаться её, и отправилась к Алиссон.

Бедняжка лежала в кровати и не поднималась уже две недели. Её тело покрывали ужасные язвочки, которые крайне трудно поддавались лечению. Они еще покрывались корочкой, что утолщалась и росла вверх, как гриб. Отсюда и название. Болезнь не смертельная, но неприятная. Помимо нарывов, больного мучали тошнота, рвота, слабость и жар. Настоек и мазей требовалось много. Одни улучшали общее состояние, другие лечили ранки так, чтобы не оставалось рубцов. Городской аптекарь по доброте изготавливал нам чуть больше в граммах, а иногда и бесплатно. Мы очень ценили его помощь. Но этого все равно не хватало, чтобы излечить Алиссон полностью.

С ней сидели младшие сестренки – Диана и Анна. Они ухаживали за ней по мере возможности и возраста. Одной летом минул десятый год, второй всего семь. Не представляю, что будет, если мачеха нас всех выгонит. Я не могла допустить этого.

– Как ты? – спросила у Алиссон, присев на край кровати и коснувшись её руки.

– Нормально, – она едва улыбнулась. – А ты? Этот генерал улетел?

– Ага, я не умею играть на фортепиано, как ты. А еще… Еще мачеха проговорилась, назвав меня по имени.

Алиссон лишь сильнее сжала мою ладонь.

– Тебе надо лучше заниматься, – буркнула Анна, самая младшая.

– Не сомневаюсь, – проворчала я, зная откуда эти слова. Дети все повторяют за другими. Вот и она повторяла за мачехой, так что никакой обиды не возникло.

– Если бы я не заболела… – Алиссон вновь завела шарманку.

– Если бы ты не заболела, нам все равно пришлось бы туго. Так что прекращай винить себя, – мы обе это понимали.

– Смотрите, там за окном снег идет! – воскликнула Диана, указав на падающие снежинки.

– Их стало так много. К утру все засыплет, – хмыкнула я, предчувствуя, как буду чистить дорожки. Дворник ушел от нас как месяц назад.

– А в снежки будем играть? – засияла Анна, а меня уколола зависть. Я больше не умела так по-детски радоваться таким простым вещам.