– Дмитрий, нам нужно поговорить. Она снова не играла. Опять весь день сидела в уголке. Мы уже не первый месяц наблюдаем… Понимаете, Лина слишком замкнута. Это не просто стеснительность. Вам стоит обратиться к психологу. Возможно, у нее есть глубокая внутренняя травма.

Травма. Это слово отдается в груди, как глухой выстрел. И я не могу не винить себя. Я пытался дать ей все. Дом. Уют. Безопасность. Но как дать ребенку то, чего у тебя самого нет? Я каждый день держу себя в руках, каждый вечер прячу бессилие за сталью в голосе. Но Лина чувствует. Дети всегда чувствуют. Она молчит, потому что ей страшно. Или потому, что однажды, когда она плакала, никто не подошел.

Я киваю. Обещаю подумать. Уезжаю из детского сада с каменным лицом. Но внутри все горит. Полыхает. Боль, вина, страх, бессилие. Я обещал, что сделаю все. Что буду для нее и отцом, и матерью, и домом.

А она… она все больше закрывается. Прячется от мира. И от меня.

На работе – кипа документов. Новые договоры, встречи, переговоры. Я сажусь за стол, открываю ноутбук, и в тот же момент мне приносят конверт. Юридическая почта. Прямо на имя.

Вскрываю. Читаю.

«Назначено предварительное слушание. Основание – несоответствие среды проживания ребенка».

Вероника. Удар ниже пояса. Это ее почерк. Это ее способ напомнить мне, что она еще здесь. Что она не сдастся.

Кулак сам сжимается. Бумага предательски шуршит под пальцами. Я юрист. Я знаю, как устроена система. Я знаю, как играть. Но в своем деле? Когда на кону моя дочь?

Это хуже, чем проигрыш. Это удар в самое сердце.

Я влетаю в переговорку, бросаю бумаги на стол. Коллега – Артем, старый товарищ по университету – поднимает брови:

– Что-то случилось?

Я киваю на документы. Он быстро пробегает глазами. Морщится.

– М-да. Прессуют тебя со всех сторон.

– Ты это читаешь? – зло шиплю. – Несоответствие среды. У Лины все есть. Все!

– Все, кроме матери, – спокойно парирует он. – Ты сам говорил, она не принимает Веронику. А суду нужна картинка. Гармония. Баланс.

– Я не женюсь. Ни за что.

Артем усмехается:

– А кто тебе сказал – жениться? Достаточно создать намерение.

Я не понимаю сразу.

– Фиктивные отношения. Показать внешний облик семьи. Стабильность. Женщина в доме, рядом с ребенком. Три месяца. Полгода. А потом – разошлись. Бвает. Никто не вникает. Бумаги, фото, дом, ребенок и якобы жена. Суду этого более чем достаточно.

– Нет. – Отвечаю быстро. Жестко. Почти на автомате. – Нет, Артем. Я больше не играю в семью.

Он разводит руками:

– Тогда готовься проиграть. Вероника пойдет до конца. И она будет играть грязно. Это не про справедливость. Это про вхождение в наследство. Про власть. Про то, кому суд поверит. Суды чаще всего на стороне матери…

Я отворачиваюсь к окну. Вижу отражение своего лица в стекле. Оно не меняется. С каждым днем становится все резче. Морщины глубже. Взгляд тусклее. Когда я в последний раз смеялся по-настоящему? Когда просыпался без тревоги? Я не знаю. Все, что есть – Лина. Моя тишина. Моя правда. Мой страх.

Семья? Фиктивно? Это же безумие.

Но если ради Лины?..

После работы не еду домой. Я снова оказываюсь у того самого кафе. Где пахнет корицей и утренней тревогой. Где находится Альбина.

Глупо, наверное. Но именно сюда хочется возвращаться, когда все летит к чертям. Здесь я могу просто сесть у окна, обхватить ладонями чашку кофе и думать. Не о Веронике. Не о суде. Не о том, как все может пойти прахом. А о ней.

Я снова прошу тот же столик. Девушка с ресницами, как у куклы, кивает. Но приносит меню – хотя знает, что я его не открываю. Просто жест вежливости.

– Могу вас обслужить? – спрашивает она. – Альбина сегодня занята.