– Угу, – проговорила детектив, – действительно, чего же здесь непонятного?

Она встала и пошла в прихожую.

– Вы считаете меня монстром? – крикнул он ей вдогонку.

– Главное то, кем вы сами себя считаете, – ответила она, стягивая бахилы с кроссовок.

– Сволочью я себя считаю! Сволочью последней! – прохрипел он, выйдя следом за ней в прихожую, и спросил: – Вам легче?

– Мне – нет, – ответила она, поворачиваясь лицом к двери, – главное, чтобы вам было легче.

– Ну спасибо, – он поклонился ей в пояс. Но она уже выходила на площадку и ничего не видела.

– Кто за вами ухаживает? – спросила она, так и не обернувшись.

– Соседка, тетя Маша, – ответил он глухо.

– Святая женщина, – искренне вырвалось у Мирославы.

– Я тоже так думаю.

Ни он, ни она не сказали друг другу «до свидания».

Мирослава спустилась вниз. А Степан Горбыль просто закрыл дверь, прислонился к ней спиной, сполз вниз и тихо завыл от отчаяния и раскаяния. На самом деле выть ему хотелось в голос. Но он не смел этого делать, боясь напугать единственного оставшегося у него близкого человека – соседку бабу Маню.

Расставшись с Горбылем около полудня, Мирослава решила заехать к Москвиным.

С Еленой Павловной о встрече она договорилась накануне, но точного времени своего приезда не назвала, так как сама не знала, когда закончит общение с бывшим оборотнем в погонах.

По пути к месту назначения детектив думала о том, нельзя ли считать, что Горбыль стал оборотнем поневоле. Он ведь и впрямь стал заниматься грязными делишками, попав под чары дурной женщины. Но с другой стороны, делать это его никто не заставлял, в том числе и Лиза, как признался ей Степан. Он просто не говорил ей, откуда у него деньги, а она его об этом и не спрашивала, хотя должна была понимать, что трудом праведным, служа в полиции в чине майора, ее любовник заработать столько денег, сколько тратил на нее, не мог.

И все-таки, решила детектив, Степан Филаретович Горбыль превратился в оборотня не поневоле, а из-за отсутствия у него воли, отказавшись от совести, чувства долга и чести. Так что наказание он понес заслуженное, хотя самосуда Мирослава не одобряла. Если всяк кому захочется станет вершить правосудие по своему усмотрению, то в мире воцарится анархия, а там и до всеобщего хаоса рукой подать. Так что Фею с топором, как ни крути, искать придется.

У детектива не выходила из головы оброненная Горбылем вскользь фраза, что мать подставленного им Владлена, Москвина Елена Павловна, была такого же роста, что и покалечившая его Фея с топором.

Мирослава думала о том, возможен ли такой расклад в принципе. Допустим, по отношению к Горбылю у Москвиной скопилось немало ненависти, но с чего бы ей калечить других людей. И откуда она вообще могла о них узнать.

«Хорошо, – думала детектив, – Морис считает, что узнать о неблагопристойных и даже преступных поступках этих людей можно из интернета. Но для этого нужно специально их выискивать. Для чего это Москвиной? Чтобы запутать следствие, которому будет нелегко найти того мстителя, который ради наказания одного-единственного затеял все эти казни египетские». Мирославе в это верилось с трудом. А положа руку на сердце, вообще не верилось.

Из машины она позвонила Москвиной, сообщила, что уже освободилась, и попросила разрешения приехать к ним прямо сейчас.

Женщина легко согласилась. И вот спустя полчаса Елена Павловна уже открыла Мирославе дверь своей квартиры, а потом предложила ей посидеть на кухне, выпить чаю и поговорить.

Мирослава еще в прихожей заметила, что Москвина женщина высокая, выше нее самой сантиметров на десять-пятнадцать. У самой Мирославы рост был сто восемьдесят сантиметров, для женщины немалый. И уже сидя на кухне, детектив вспомнила, что первый потерпевший от рук Феи, Гаврила Платонович Хомяков, говорил о том, что у Феи размер обуви в пределах сорок третьего размера, а то и больше.