– Вам придется недолго ждать, – заверил Баррутиа. – Я ускорю дело. Посол откланялся, спустился в пирогу. Под бой барабанов и звон литавр она церемонно отчалила от флагмана, направилась в город по зеленовато-голубой поверхности залива, прогретой жарким солнцем. Перья на флагштоке развевались переливчатым хохолком попугая, от пекла нырнувшего в лужу и брюшком бороздившего воду.

Со стоявших неподалеку джонок послышались приветствия, шум и стук, будто били палками по дощатым бортам. Туземцы приветствовали старейшин. Мелкие лодки расступались перед пирогой, почтительно провожали глашатая воли Сирипады.

На берегу вождей ожидали слоны, предназначавшиеся для сына Карвальо и его сопровождавших. Украшенные цветами и богатыми уборами, огромные животные лениво махали ушами, тянулись к воде. В тени деревьев отдыхали обнаженные воины. Грязные серые тряпки прикрывали бедра, рядом с маврами лежало стальное оружие.

С лодок на мокром песке шла бойкая торговля рыбой, фруктами, украшениями из раковин и цветных камешков, амулетами, крабами, овощами – всеми богатствами Борнео и соседних островов.

Напрасно во дворце властителя ждали гостей – они не прибыли и на следующий день. Пирога раджи вновь вернулась пустой, а тучный посланник, боялся взглянуть в глаза первому министру Сирипады, повторял одно слово – «арака». Недоверие к испанцам, подогреваемое рассказами владельцев джонок, знакомых с португальцами в южных морях, росло день ото дня. Матросы стали реже появляться на базаре, вести запрещенную Магелланом частную торговлю с подходившими к каравеллам альмади. Это тоже вызывало сомнения в миролюбивых планах христиан.

Обмен товарами продолжался. Трюмы кораблей наполнялись провиантом, освобождались от дешевых европейских побрякушек, битого стекла, заржавевшего железа. В пустовавших клетях поселились куры и гуси. Не знакомые с запретами Корана язычники привезли свиней. По вечерам из утробы корабля, как из Ноева ковчега, слышались голоса птиц и животных. Запахло навозом, тяжелым запахом овчарни.

Одно не удавалось морякам – найти замену привычному вару. Как ни старались конопатчики сварить из воска и смолы вязкую, прочную шпаклевку, пакля вываливалась из пазов, серые куски нового вещества плавились на солнце, вымывались из щелей морской водой. Каравеллы сочились старыми лоханями. Раздавались чавканье королевский насосов, шум выливавшейся за борт грязи.

Чем быстрее загружались трюмы и больше радовались баталеры с факторами, тем мрачнее становились кормчие, – отяжелевшие корабли теряли прочность.

Не лучше были дела и у плотников, знавших каждую подгнившую доску и не способных заменить их в гавани, где опасно разбирать оснастку мачт, затевать переборку корпусов, где волны и ливни грозят вытолкнуть суда на мелководье. Для ремонта требовалось прочное дерево, за которым надо идти в лес, тщательно выбирать, простукивать стволы, делать надрезы. Его пришлось бы тащить через весь город на берег, тянуть на тросах за лодками, поднимать на палубы. Такая работа потребовала бы усилий половины эскадры. Опустевшие корабли и люди в джунглях могли стать легкой добычей мусульман.

Долго раздумывали офицеры, как починить каравеллы, не перейти ли к язычникам в противоположную часть залива? Приплывавшие купцы рассказывали, будто их властитель был могущественен, как Сирипада, но менее тщеславен, доступен подданным. Он часто в сопровождении свиты появлялся в городе, вершил суд и расправу над преступниками. Князек звал испанцев к себе, обещал хороший прием. Ради союза с королем доном Карлосом против мавров, вечных своих противников, соглашался принять христианство. Моряки решили не вмешиваться в распри, остались на якорях. Время шло, корабли текли и гнили.