– Что это? – не понял Жуан. – Пальмовое вино?

– Рисовая водка, – объяснил мавр-судовладелец.

– Ты же говорил, будто они чтят Магомета?! – не поверил Карвальо.

– Коран запрещает крепкие напитки, но на острове забыли некоторые правила поведения.

– Ух, как жжет! – хлебнул из поднесенного стаканчика Баррутиа и часто с непривычки стал глотать слюну. – Походит на неразбавленный французский коньяк.

– Цветы, чтобы занюхать? – опустошив стакан, спросил Альбо.

– Они – символ мира и добрых помыслов, – пояснил мавр.

– Крепкий настой, – поперхнулся Жуан, – наше вино лучше.

– Как оно называется? – выведывал Пигафетта, собираясь испробовать вкус подарка.

– Арака, – четко произнес мавр, отказываясь от протянутого слугою стаканчика.

– Арака, – довольно закивали головами посланники Сирипады. – Арака! – и они причмокнули губами.

Меж тем кое-кто из моряков успел отведать по второму стаканчику.

– Посмотри, Антонио, она совсем не имеет цвета, прозрачна, как вода! – восхищался повеселевший писарь. – Внутри тела тепло и приятно.

– Надо больше выменять рисовой водки, она спасет от недугов, – кто-то советовал капитану.

– Налейте мне еще! – просил другой.

Опьяневшие офицеры забыли о важности момента, шумно обсуждали достоинства напитка. Довольные ходом переговоров послы сидели вперемешку с ними на ковре, размахивали руками, лезли обниматься. Каждый требовал у толмача перевести своему соседу слова восхищения нахлынувшей любви.

Матросы и солдаты с завистью глядела на офицеров. Маленький Хуан Карвальо пытался прошмыгнуть мимо стражников, охранявших лестницу с палубы на корму. Рядовым членам экспедиции достались только фрукты да опалявший небо бетель. Они подражали гостям, жевали его, плевали за борт красную слюну. То не кровь сочилась из десен, – сок острой приправы жег язык, раздражал горло.

– На ваших судах много рабов? – поинтересовался тучный посол с серебристой курчавой бородкой, спускавшейся на белое шелковое платье.

Он лениво поднял руку и жирным коротким пальцем, украшенным грубым массивным золотым перстнем, указал в сторону мальчика, уговаривавшего солдата пропустить его к отцу.

– В нашей стране нет рабства среди христиан, – гордо произнес Карвальо, сидевший рядом с ним. Он захмелел и спустился с трона на ковер. – Мы все свободны.

– Он тоже? – мавр разглядывал полуголого, как гребцы в пироге, Хуана.

– Это мой сын. – Жуан расплылся в улыбке и сделал знак Эрнандесу пропустить подростка к островитянам.

– Ваш сын? – изумился старик.

– Да, – с досадой сказал португалец, только сейчас заметив, что парнишка не переоделся и приближается к ним в стареньких рваных штанишках. – Я сделал его юнгой, велел выполнять самую грязную работу, – Жуан попытался оправдать неопрятный вид сына.

– За что? – пожалел мальчика старейшина.

– У нас принято детям вельмож начинать службу простыми матросами, – соврал Жуан.

– У него огрубеет ум, он не научится повелевать, – заметил посол. Юнга звонко пересчитал босыми пятками ступеньки, подскочил к ковру. Черные глазенки шарили по пустым кувшинам и чашкам.

– О, Дева Мария, на кого ты похож! – упрекнул сына Карвальо. – Я велел тебе надеть парадный костюм! Ты бы хоть штаны переменил…

– В этих удобнее, – не смутился Хуан, потянувшийся за цветами на блюде. – Их едят? – понюхал жасмин, откинул в сторону, схватил кружку.

– Поклонись гостю, – велел Жуан, отбирая водку.

Старик с улыбкой наблюдал за обоими.

– Храни вас Господь, – протараторил Хуан, сложив руки, как благословляет Антоний.

– Ты хочешь стать великим воином, подобным отцу? – мавр протянул ему апельсин.

– Я буду капитаном, – заявил Хуан, выхватил фрукт и посмотрел, не осталось ли еще чего-нибудь вкусного.