Вагнеровский тезис о связи мифа и музыки нашел свое развитие в творчестве Ф. Ницше, на которого столь же сильно повлияли шопенгауровские идеи о воле как первооснове. Продолжая развивать идеи своих «духовных учителей», Ницше рассуждает о деструктивности социокультурной эволюции, лишающей человека возможности гармонично взаимодействовать с окружающим миром за счет появления всё новых граней социального пространства, подчиняющих индивида своим интересам в условиях господства сциентизма, но в то же время мышление образно и метафорично. Именно эти механизмы обеспечивают связь с действительностью в отличие от научных абстракций, которые, по мнению мыслителя, являются лишь фикцией, и отнесение их к миру есть не что иное, как мифология. При этом любые умозаключения, относящиеся к сфере духа, это и есть мифология. Как утверждал Ницше, человек столь ничтожен, что не в силах познать истину, но он формирует миф о ее познании, выделяя лишь ее исключительную ценность. Миф всеобъемлющ, он может рассматриваться как «необходимый результат и даже за конечную цель науки»223.

Миф в понимании философа – основополагающий элемент любой культурной традиции и социальной организации, который «ощущается» на протяжении всего периода существования социума: «Без мифа всякая культура теряет свой здоровый творческий характер природной силы: лишь обставленный мифами горизонт замыкает целое культурное движение в законченное целое»224. Также миф наряду с музыкой является прямым отражением, или же «зеркалом Мировой Воли». Миф, порожденный музыкой, провозглашает безграничность воли и ничтожество разума, уверовавшего в торжество науки. Как следствие, «утрата мифа – гибель культуры. Уничтожающим культуру фактором выступает дух науки, сократическое, теоретическое отношение к миру», поскольку «миф… давно уже повсюду лежит в параличе и.… везде достиг господства… оптимистический дух… как зародыш гибели нашего общества»225. В трактовке Ницше миф возводится до уровня одного из компонентов духа, его всеобщего основания, инстинктивного, чувственно-аффективного усвоения, которое является решающим средством преобразования морали, а значит, культуры, то есть человеческого сообщества и его будущей истории. Создатель теории о сверхчеловеке, которым вскоре начнет восхищаться Европа, заставил научное сообщество начать переосмысление природы мифа как фактора социального развития и социальных трансформаций.

Параллельно с этим лингвистическая теория мифа продолжила свое развитие в рамках весьма влиятельной солярно-метеорологической теории, представители которой А. Кун, Дж. Кох, В. Шварц, Ф. Вендорф и ряд прочих рассматривали формирование мифологических образов в контексте восприятия природных явлений и в первую очередь метеорологических и астрономических, формирующих определенный комплекс представлений, порождающих феномен мифологии. Особо стоит выделить позицию А. Куна, который уделял внимание проблеме единства мифоэпического сознания индоевропейской общности, трактуемой им в качестве единого культурного пространства, что было представлено в докладе, посвященном сравнительной мифологии индогерманцев «О происхождении Огня и Божественного Напитка». Он обращался к концепции «золотого века», именуемого «эпохой индогерманского единства», концентрируя внимание на фактическом распаде обозначенного им объединения, но сохранении при этом универсальной, по мнению мыслителя, интерпретации божественного. Отталкиваясь от эллинского Теос, он идентифицировал его с германским Тюр, или же индийским Дэва, сводя к эмпирически фиксируемым явлениям – радуге, грозе, молнии, движении облаков. Он отказывается при этом от концепции изначального монотеизма и демонстрирует феномен «древнейшей единой мифологии». В то же время сторонники описываемого течения стремились обозначить сохранение в массовом сознании механизма отражения образов, запечатленных в «Старшей и Младшей Эдде», акцентируя тем самым внимание на возможности сохранения эффекта нивелирования грани между мифологическим и реальным, сохраняя мироощущение, основанное на возведении человека в категорию «творца Космоса».