Алёна уже досадовала, что проводила родителей: они бы довезли ее до самого дома Валентины Ивановны, и ей бы не пришлось сейчас мучиться от духоты и жажды. И хотя в рюкзаке лежала бутылка воды (которая только с утра была ледяной, но к этому времени, наверняка, накалилась не меньше лавы), Алёна не хотела ее доставать.

Приближаясь к одному знакомому дому, стоявшему на конце главной улицы (и ближе всего к продуктовому), девушка специально замедлила шаг, пытаясь заглянуть сквозь деревянный забор голубого цвета. Наконец, Алёна и вовсе остановилась, затем подбежала к забору, когда заметила в саду босую девушку, наклонившуюся не очень элегантно за клубникой.

– Танька! Таня!

Та вскрикнула от неожиданности и свалилась с ног, раздавив своим телом всю ягоду. Ошарашенно уставившись на Алёну, она долго приходила в себя, прежде чем радостно не заорать в ответ:

– Алёнка! Приехала!

Девочка была с ней одного возраста, однако фигурка ее была пышнее, округлее. Кудрявая шатенка с каре ловко перелезла через забор и обняла подругу так, что у той чуть не переломалось все тело.

– Ура! Наконец-то! Приехала!

Иногда, когда она кричала слишком громко и эмоционально, в ее голосе сквозили грубые нотки, как у обладателя благородного баса. Алёна замечала, что пахло от подруги свежеиспеченным хлебом и корицей, а ладони у нее часто потели, когда та приходила в возбуждение.

– Рада тебя видеть, прямо не могу! – Продолжала восклицать Таня, держа свою стройную подружку за хрупкие плечи. – Ну, и чё ты такая худая? Городская вобла, – а когда она заливалась смехом, часто щурилась так, как будто глаз у нее вообще не было.

– А я тебя, – спокойно, но с улыбкой, отвечала Алёна. Подруги сильно контрастировали, как характерами, так и внешностью, но это не мешало им поддерживать крепкие теплые отношения.

Сама Алёна хоть и не была выше Тани, но в силу стройности казалась изящнее и грациознее. И хотя дело было далеко не в весе, со стороны Таня, злоупотреблявшая маминой косметикой, выглядела на годик старше миниатюрной подруги.

– Пойдем на пруд сегодня? Ой, у нас там теперь можно прыгать с трамплина! Ребята тарзанку сделали еще в мае, вот теперь круто, правда?

И бледное лицо Алёны, еще не тронутое загаром, озарилось улыбкой. Так редко можно было видеть ее смеющейся и особенно болтающей без умолку, подобно ее подруге, так что улыбка на ее лице встречалась с такой же радостью приятелей, как и радуга после затяжного дождя.

В селе у нее не было неприятелей. Были завистники. Но завистники скрытые – на одном конце села ее могли обсуждать две «школьные красотки», извергая желчь, но, едва завидев объект презрения, молниеносно надевали маски обожания и восхищения.

Сама Алёна никогда не претендовала на дружбу с кем-то – люди сами льнули к ней. А она никого и не отталкивала. Девочка была похожа на спокойную реку, мерно текущую своим путем. И за эту «мудреность» (как говорили тут в домах) некоторые ее и обсуждали, покручивая пальцем у виска.

– Мечтательница она, мечтательница.

О да! Мечты, самые смелые, самые великие, самые грандиозные, временами уносили Алёну на своих невидимых, но могучих, крыльях куда-то за пределы зримого человеком неба, туда, где удавалось парить лишь исключительным.

– Ты сейчас к баб Вале?

Валентине Ивановне было уже шестьдесят семь лет. Своего единственного сына она смогла родить только в сорок, а перед этим у нее был выкидыш. Возможно, именно повторной трагедии опасалась женщина, и потому не пыталась снова. Да и как непредсказуема жизнь! Стоит ли вдаваться в подробности? Сейчас Валентина Ивановна счастлива, даже несмотря на то, что ее сын теперь очень далеко от нее – самодостаточный молодой мужчина, владелец собственного бизнеса. Но как она гордилась, как гордилась! У нее единственной получилось вывести из «этого села» такого человека! А то, что она уже несколько лет его не видела – не беда. Она пробудет на этой Земле достаточно, чтобы дождаться встречи.