Никто из них не знал, сколько сейчас было времени. Валентина Ивановна специально оставила в коридоре включенным свет, чтобы Фёдор и Алёна спокойно могли пройти в свои комнаты. Перед тем, как расстаться, Фёдор улыбнулся:

– Надеюсь, ты не будешь думать над моими словами всерьез. Это тяжелая взрослая жизнь, а ты пока еще маленькая. Вот тебе совет на ночь: «Держи свою голову чистой как можно дольше». – Он наклонился к ней и негодующе покачал головой. – Но ты, кажется, уже запустила туда сор в виде гнетущих мыслей. Ты обречена.

– К-как… с чего ты…

– У тебя слишком серьезный вид. Расслабься, Шапочка. Доброй ночи.

Он закрыл за собой дверь.

Алёна тихонько прошла через гостиную, в которой спала (храпела) Валентина Ивановна, и уединилась, наконец, в своей спальне.

Переодевшись, она не легла в кровать, но запрыгнула на низкий подоконник и открыла окно, запуская благоуханье цветов и трав внутрь.

«А ты пока еще маленькая».

Эти слова задели Алёну. Почему же? Не потому ли, что ей хотелось казаться в глазах Фёдора достаточно взрослой? Но зачем? Зачем достаточно взрослой?

Эти вопросы кружили в ее голове, требуя ответа, но так и не получая его. Эти вопросы разгневались и лишили ее сна.

Вспоминая череду событий, произошедшую за сегодняшний день, Алёна невольно останавливала свое воображение на Фёдоре, которое специально усиливало все его явные достоинства. Сердце ее млело, на губах дрожала улыбка.

Что же она чувствует? И почему?

«Молния?» – первое, что пришло Алёне в голову, когда сквозь закрытые веки она почувствовала вспышку света. Затем щёлканье… и запах, как у печатной краски…

Глаза Алёна открыла, когда услышала за окном горластого петуха, извещающего все население о наступлении долгожданного утра. Девушка не сразу разглядела перед собой склонившегося Фёдора с фотоаппаратом в руках. Он помахал ей маленькой фотографией и улыбнулся, обнажая свои ровные белоснежные зубы.

– О Боже! – Вскричала Алёна, натягивая на себя одеяло и как можно сильнее упираясь в подушки. – Что ты здесь делаешь!

– Пришел будить тебя, – и он сделал еще одну фотографию, которая тут же вылезла из серого полароида. – Петух кричит, разве не слышишь? Тебя зовёт.

– Но он запел только сейчас, а ты здесь был еще до этого!

– Откуда тебе знать? – Он передернул плечами. – Ведь ты спала.

Алёна, порывисто дыша, окинула его взглядом. Он был одет в помятую бежевую футболку и шорты. Душой он, кажется, так и остался в том возрасте, когда они впервые встретились. И все же перед ней стоял молодой мужчина, уже давным-давно не юнец, что сидел тогда на могучей ветке дуба. И это не могло ее не смущать.

– Ты напугал меня, – тихо сказала она, сев в кровати и придерживая одеяло (на ней была лишь цветастая сорочка с тонкими лямками и, как ей самой казалось, слишком откровенным вырезом).

– Ну извини, – пролепетал он. – Одевайся, матушка уже вовсю трубит на кухне. Какая ж ты соня.

И, перед тем как выйти, он положил фотографии на тумбочку, стоящую возле двери.

Алёна закрыла лицо руками и вдруг рассмеялась.

Какая нелепица!

Спрыгнув с кровати, она первым делом подошла к тумбочке, чтобы взглянуть на фотографии. На одной она лежала, закинув руки над головой, на правом боку. Волосы ее были разбросаны на подушках и лице, а рот был слегка приоткрыт. Алёна прикусила губу, вслух выругавшись. Подлость – с его стороны, стыд – с ее.

– Как же хорошо, – прошептала Алёна, – что я не разговариваю во сне.

Тогда бы она лучше отрезала себе руку, чем еще хоть раз посмотрела ему в глаза.

Одевшись в черные домашние шорты, которые Алёна носила только летом, приезжая к Валентине Ивановне, и широкую белую футболку, Алёна заплела тугую косу перед зеркалом, неосознанно кривляясь и позируя. Когда ее воображение уносилось намного дальше реальности и касалось чего-то запредельного, чудесного, она впадала в оцепенение и могла находиться в таком состоянии сравнительно долго.