Я был не против, но что-то меня смущало, я попросил ее о разговоре с тобой, чтобы удостовериться, что эти деньги нужны именно тебе, но мне было грубо отказано, и вот тогда я, воспользовавшись своими новыми знакомствами в одном ведомстве, узнал твой телефон и написал сообщение, но ты не ответила…

Твоя мать начала писать странные сообщения, намекая на какие-то чувства ко мне, но мне нечего ей ответить, она столько лет мучила меня, что никаких чувств не осталось, все сожжено. Я не хочу ее очернять. Я пытаюсь ее простить. Но в то, что она изменилась, я не верю…

И самое главное, у тебя есть право меня ненавидеть, я должен был быть рядом, я должен был бороться за тебя, теперь я это понимаю, но я за свою глупость заплатил такую цену, которую трудно вообразить, я никогда не смогу исправить то, что случилось, но я люблю тебя!

И мечтаю только об одном: что ты когда-нибудь простишь меня!

Полю била мелкая дрожь.

– Папочка, – проревела она и повисла на его плечах, уткнувшись в такую колючую, родную шею.

Она вернулась домой поздно, и трудно описать то состояние, которое она испытывала; ей казалось, что невероятная боль, спрятанная где-то глубоко, но не утихавшая при этом ни на секунду, улетучилась, как будто гигантский пузырь обиды и злобы лопнул и вылился морем детских, очищающих слез; она чувствовала опустошение, но это была не та пустота, которая остается, когда всё сгорает и перестает существовать, эта была пустота начала, нулевой день создания мира, та сила, из которой она была соткана, могла создать что угодно, и предвкушение возрождения наполнило Полину волнительным трепетом, через столько лет снова обрести отца – это казалось ей чудом.

Они провели вместе весь день, говорили так, будто прорвало плотину. Она снова была Полюшкой, ощущение, что им необходимо наверстать потерянное время, не давало остановиться, и они приступали к следующей трудной теме, не успев обсудить предыдущую. Под конец встречи она совсем обессилела.

Поднявшись к себе, она увидела маленький белый конверт, сложенный пополам и воткнутый в раму входной двери. На конверте была надпись «Прочти, пожалуйста».

Почерк Валеры она узнала бы из тысячи других почерков. Она уже давно успела обдумать, что сделает, если он напишет ей, и дала себе слово выбросить письмо, не распечатав; но сегодня ей захотелось прочитать его, даже если от этого будет больно.

Она, не раздеваясь, упала на кровать лицом вниз и пролежала так минут пятнадцать, собираясь с силами; в какой-то момент подумала: может быть, уснуть и прочитать письмо завтра, но портить завтрашний день не хотелось, нужно взять себя в руки и прочитать сегодня. Она встала, переоделась, умылась, легла в постель – и открыла письмо.

«Здравствуй, любовь моя!

Не злись, пожалуйста, дай мне всё объяснить!

Это было какое-то наваждение!

Я хотел забрать подрамники и знал, что у тебя будет Лиза. Собрав их, я заказал такси, но она сказала, что ты вернешься с минуты на минуту, и было бы здорово, если бы я тебя дождался. Я страшно обрадовался, Лиза налила мне вина, и мы сели ждать тебя, и тут со мной произошла какая-то чертовщина, у меня закружилась голова и ноги стали ватными. Она очень испугалась и сказала, что вызовет скорую, а пока мне нужно лечь.

Я лег – и дальше ничего не помню, чернота.

Очнулся, когда уже наступило утро, Лиза спала рядом. Она рассказала: приезжал врач, сказал, что у меня переутомление и я должен просто выспаться. Но потом, ночью, в полусне я перепутал ее с тобой, и мы переспали, и ты застала нас.

Сказать, что я удивился, это не сказать ничего. Такого не может быть, я даже не раздевался! Я знаю, в это невозможно поверить, но у нас с ней ничего не было!