Дворецкий, сохраняя равнодушное выражение лица, вручил Радецкому влажный конверт.

– Простите, барин, посыльный не уберег. Там льёт как из ведра. Будто, прости Господи, на небесах прохудилось.

– Ничего страшного. Надеюсь, содержимое разберем. – Радецкий начал аккуратно надрывать конверт.

– Постойте-ка, Герман Игнатьевич, – остановил его Ефим Карлович. – А если и это послание отравлено? – Он внимательно посмотрел на конверт. – Похож на тот, что Севастьяну Андреевичу передавали. Отправитель не указан.

– И как же нам его вскрыть? – Герман вытянул руку с посланием, вертел и так, и эдак. – Сейчас я ножиком поддену, вытряхну на газету. Потом щипцами каминными развернем листок и прочтем. Железо вряд ли подвластно отравлению, да и если что не жалко. Новые купим.

– А пользоваться как ими потом? – встрял ехидно Каперс-Чуховской. – Предлагаю выбросить сразу после использования. Замотать в тряпку и долой!

– Постойте, господа, у нас есть на кухне щипчики для кулинарных целей. Они маленькие, ими сподручнее будет вертеть бумажку. Ваня! – крикнул зычно Герман Игнатьевич, напомнив присутствующим о своей истинной натуре.

Тут же в гостиной появился старший лакей.

– Вань, принеси будь добр, старых газет, мешок какой-нибудь и щипцов с кухни, каких там Марфа не пожалеет. Скажи, безвозвратно хозяин берет.

Надо сказать, в доме распоряжения Радецкого под сомнения никем не ставились, какими бы странными ни казались. Никогда он на слуг не кричал, не наказывал, но его слушались и безмерно уважали, а то и любили.

Вскоре, всё надобное Ваня разложил на столике. Герман Игнатьевич положил на газету конверт, который до сего момента так и держал в вытянутой руке. Взял вилку и нож. Вилкой попридержал конверт, ножом аккуратно его надрезал. Затем, щипцами поднял конверт и, как фокусник на ярмарке, вытряхнул листок бумаги. Никто бы не удивился, если бы выпавшее послание превратилось в кролика, а то и пуще того в шипящую змею. Хозяин дома половчее взял щипчики и, потянув за уголок листка, развернул его.

Гости столпились вокруг столика. Сиверс попыхивал трубкой, Каперс-Чуховской дожевывал ветчинный рулетик, Бобрыкин сделал большой глоток коньяку. Все уставились на выведенные чернилами слова. Начиналось послание знакомо: derniere rendez-vous…

[1] derniere rendez-vous – последняя встреча

Далее оно продолжалось теми же фразами, что и отравленное:

«Имеем честь пригласить вас на английский праздник “Ночь Гая Фокса”. Для означенного холидея будет составлено специальное меню, готовятся фейерверки. В клубе будет создана атмосфера настоящего английского замка, в котором водятся привидения. Состоится сие действо в Английском клубе в следующую пятницу, тринадцатого ноября сего года».

– Супостаты! – припечатал Каперс-Чуховской. – Давай, Герман Игнатьевич, уничтожай письмо! И пусть горит оно в аду!

– Не-е-ет, Афанасий Никифорович, – медленно произнес Радецкий, – как бы не так! Это, дорогой мой, улика. Нам надо её упаковать и отправить на дальнейшее исследование Фёдору. Но знак нам с Севастьяном Андреевичем подан ясный: если не травить, то как-то еще изничтожить собираются.

Он подхватил щипцами листок и засунул в холщовый мешок. Затем ту же процедуру проделал с конвертом. Мешок Герман Игнатьевич накрепко затянул шнурком и позвал Ваню.

– Прости, друг, – обратился он к старшему лакею, – но придется тебе найти кого-нибудь на ночь глядя и отправить в участок, а там отдать помощнику следователя Фёдору Самоварову вместе с моей запиской. Да строго-настрого вели просить сначала записку читать. Господа, а вы покуда угощайтесь. Я сбегаю в кабинет, напишу записочку.