Наконец, уже ночью, она принялась плакать и плакала до тех пор, пока, казалось, не выплакала все глаза. Она вспомнила, как на пляже морская вода попала ей в глаза – их тогда жгло точно так же. Энджел ее предупреждал, что надо держать глаза закрытыми, но ей хотелось видеть, куда она идет. Никогда же не знаешь, что там кроется в глубине.

На восходе мы пересекли границу штата Аризона. Жирные розовые облака, похожие на веселых балерин-гиппопотамов из диснеевского мультика, неторопливо плыли над дорогой. По пути нам попалось местечко, называемое Техасским Каньоном. Ничего техасского, слава небесам, в этом местечке не было, но выглядело оно так, что… что мне и сравнить не с чем. Представьте себе лес, но вместо деревьев в этом лесу – округлые камни, формой напоминающие пухлых людей и животных. А некоторые камни громоздятся друг на друга, словно картофельные жучки, занимающиеся любовью. Стоит солнечному лучу упасть на них, как они загораются розовым, и все это выглядит так смешно, что кажется ненастоящим. Мы пронеслись мимо придорожного знака, на котором я разглядела динозавра, но не заметила, что там говорится – может, написано что-нибудь про камни, а может, вообще, что это окаменевшее дерьмо, оставленное динозаврами.

– Нет, это уж слишком! – сказала я, умирая от хохота, сидящей сзади индейской девочке. – Сто лет не видела ничего смешнее!

Сломается здесь моя машина или нет – неважно, я решила осесть в Аризоне.

Шел второй день нового года. В «Сломанной стреле» я прожила почти все рождественские каникулы и даже денег заработала, меняя в номерах постельное белье. Так решила та пожилая женщина с трясущимися руками, которую звали миссис Ходж – им нужна была дополнительная помощь на время наплыва гостей. Рождество все-таки, и путешественников прибавилось, а у невестки ноги больные. Что неудивительно – какие человеческие ноги способны таскать на себе двести пятьдесят фунтов? Если бы нам полагалось столько весить, у нас были бы огромные круглые лодыжки, как у слона или гиппопотама.

Во время рождественских праздников через мотель прошло немало людей, которым требовалось добраться куда-нибудь по ту или другую сторону Оклахомы. Как мне хотелось двинуться вслед за ними! Но, с другой стороны, я была рада заработать немного «зелени» перед тем, как ехать дальше. Как мне показалось, скрытым мотивом, которым миссис Ходж руководствовалась, пытаясь задержать меня подольше, был ребенок, с которым она возилась с утра до вечера. Было очевидно, что иметь внуков – ее заветная мечта. Стоило ее толстой невестке Ирэн взять девочку на руки (что случалось не слишком часто), как она восклицала:

– Ты не представляешь, Ирэн, как хорошо вы смотритесь!

Как будто женщины должны становиться матерями только потому, что хорошо смотрятся с ребенком.

К этому моменту я уже придумала девочке имя, по крайней мере, временное. Я стала звать ее Черепашкой, из-за ее крепкой хватки. Черепашка все еще не разговаривала, но знала свое имя так, как его знает кошка, которая поднимает взгляд, услышав свою кличку. Если, конечно, ей захочется. Миссис Ходж всеми способами пыталась убедить меня, что Черепашка – отсталая, что у нее замедленное развитие, но я не соглашалась – просто она все делает по-своему и не нужно ее ни к чему принуждать. Ее и так уже достаточно принуждали за ее короткую жизнь. Понятно, что об этом я ничего не сказала ни миссис Ходж, ни ее невестке.

Как же классно было вновь оказаться на дороге! Особенно – в Аризоне. В Оклахоме все было настолько плоское, что уже глаза болели. Клянусь, я не вру. Там, чтобы разглядеть горизонт, нужно было пялиться слишком далеко.