Из спальни пропала фотография самого Анхеля, сделанная во время родео 1978 года, где он сидел на быке по кличке С.С., которого считали самым свирепым быком за всю историю родео. В том году только одному ездоку удалось усидеть на этом быке восемь секунд, но этим ездоком был не Анхель. Когда они делали это фото, быка уже накачали фенциклидином – организаторы родео используют этот наркотик, когда перевозят своих быков и лошадей с места на место, и его у них – пруд пруди. Во время родео Анхель отзывался на кличку «Пыльный». Пыльный Анхель – как «ангельская пыль»[1].
Еще он забрал одно чистое полотенце, единственный тюбик зубной пасты и телевизор.
Лу Энн совершенно забыла про Хэллоуин и была немало удивлена, когда в дверь постучали, и у порога она увидела толпу детей. Ее немного напугали бегающие темные зрачки в отверстиях ярких пластиковых масок. Это были соседские дети, но кто из них кто Лу Энн сразу сказать не могла. Чтобы успокоиться, она принялась с ними разговаривать, пытаясь угадать, кто из них девочка, а кто – мальчик. Она правильно определила Принцессу, Ведьму с зеленым лицом, Франкенштейна и Невероятного Халка (тоже зеленого). А вот с Инопланетянином промахнулась.
Только теперь она вспомнила, зачем ей нужно было зайти в магазинчик Ли Синг – дома не было ни одной конфетки, чтобы дать детям, приходящим на Хэллоуин. Она уж подумала одарить их фруктами или миндальным печеньем, но это была бы пустая трата денег. Матери этих детей наверняка прошерстят их сумки и все подобное выбросят, опасаясь цианида и бритвенных лезвий – по телевизору предупреждали, что все подарки должны быть в запечатанной оригинальной упаковке.
Видно было, что дети сочувствуют Лу Энн, но терпение у них на исходе. По их мнению, взрослым следовало подготовиться заранее.
– Лучше уж дайте нам что-нибудь, миссис Руис, – неуверенно проговорил Инопланетянин, – а то мы намылим вам все окна.
Придется, видно, распотрошить копилку с Микки Маусом, в которую она складывала пенни, чтобы купить стиральную машину для пеленок. Анхель, правда, смеялся, что к моменту, когда она насобирает в копилку достаточно монеток, машинку нужно будет покупать уже не для детей, а для внуков.
Детям понравились монетки, и они растворились в темноте. Лу Энн оставила Микки Мауса возле дверей, чтобы в следующий раз далеко не ходить.
К одиннадцати вечера она почувствовала, что собственные ноги ее убивают. В лодыжках пульсировало. Все последние три-четыре недели ступни опухали так, что носить она могла лишь одну пару туфель, с ремешком на лодыжке. И теперь Лу Энн должна была лечь в постель прямо в них, потому что согнуться, чтобы расстегнуть пряжки на ремешках, она не сможет, а Анхеля, который раньше делал это, рядом не было. Если бы она была сообразительней, то попросила бы помочь ей последнюю стайку ряженых, но теперь возможность была упущена.
Собираясь укладываться, Лу Энн вдруг увидела себя в зеркале и содрогнулась – настолько отвратительным ей показалось собственное отражение. Какая-то порнография: ночная рубашка, колготки и туфли с ремешком; впору отправляться на работу к небесным кискам! Хотя, уж конечно, беременных они не берут. И все-таки Лу Энн расстроилась. Выключив свет, она продолжала прислушиваться – вдруг явится какая-нибудь запоздавшая компания детей, а то и Анхель передумает и вернется домой. В ухе, которое было прижато к подушке, она слышала пульсацию крови, которую сердце гнало к ногам. Это напомнило ей океанский прибой, которым они однажды любовались вместе с Анхелем, когда ездили в Мексику. Ребенок принялся толкаться и ткнул ее изнутри чем-то, похожим на пальцы, но на самом деле, наверное, либо локотками, либо ножками. Лу Энн представила себе, как ребенок играет в волнах крови на темном гладком побережье ее внутренних органов. Ноги болели, и она никак не могла поудобнее устроиться в постели.