– Тарантул, – продолжил парень. – С ним поосторожнее. Этот ублюдок может прыгнуть на четыре фута. Если укусит, сойдешь с ума. Такой уж у него яд, особый.

Конечно, я ему не поверила. Никогда не понимала, почему мужчины, пытаясь произвести на женщин впечатление, всегда убеждают их в том, что этот мир – опаснейшее из мест. Мы же с ними в одном мире живем, верно?

– И чего он приперся? – произнесла я. – Он что, твой питомец или твоя подружка?

– Не-а, – усмехнулся парень, придавив башмаком сигарету, и я решила, что он не столько опасен, сколько глуповат.

На бетон между тем выползали другие существа. Целая толпа муравьев выбралась из щели и принялась бродить вокруг окурка, по непонятным мне причинам пытаясь разодрать его на части. Может быть, их королева любит жевать табак, и ее рабы хотят по частям перенести в ее покои табачные крошки, привезенные, должно быть, на каком-нибудь грузовике аж из Кентукки, с фермы Хардбина, Ричли или Биддла. Никогда не знаешь, какая штука где окончит свои дни.

– В последнее время много дождей, – сказал парень. – Когда земля переполнена водой, вся эта мелюзга начинает тонуть в своих норах и выползает наверх просушиться.

Он протянул ногу и раздавил подошвой большого блестящего жука с рогами. Расплющенный жук раскинул крылья, между которыми прыснуло что-то белесое. Жук был из тех, по которым не угадаешь, что у них есть крылья, хотя по опыту я знала – крылья есть у большинства насекомых, кроме, понятное дело, пауков.

Парень зажег очередную сигарету и бросил непогашенную спичку в тарантула, промахнувшись на пару дюймов. Словно испуганная леди в старом кино, паук резко вскинул навстречу пламени две передние лапы.

– Ладно, – сказала я. – У меня дела. Пока!

Я посадила Черепашку в машину, зашла со стороны водителя и, поставив на нейтралку, принялась толкать.

Парень рассмеялся.

– Это у тебя машина или скейтборд? – спросил он сквозь смех.

– Слушай, весельчак! Ты можешь меня подтолкнуть, а можешь просто стоять и ржать, но я все равно уеду. Эта машина привезла меня из Кентукки и запросто может пролететь еще несколько тысяч.

– Только не на этих колесах, – сказал он.

Я оглянулась и посмотрела на левое заднее колесо. Шина на нем лопнула и болталась на ободе.

– Черт! – прошептала я сквозь зубы.

Но «фольксваген» уже завелся и поехал вперед. Через зеркало заднего вида я увидела выездную эстакаду, на которой поблескивало зеленое разбитое стекло – словно рябь на озере в ветреную погоду.

Конечно, я и не собиралась просить этого тупицу о помощи. С шиной все было ясно – она отдала концы, так что несколько кварталов я на ней все же проехала – мимо банка, ряда домов и парка с пальмами и пожухлой травой. Несколько мужчин, обернув вокруг пояса одеяла, что-то выискивали в земле – вероятно, жуков давили. Сразу же за парком я увидела стопку покрышек.

– Да ты только посмотри! – воскликнула я. – Да мы с тобой два везунчика! Нужно было ехать в Лас-Вегас, а не сюда.

Сложенные в стопку шины образовали нечто вроде стены по обоим краям площадки на углу двух улиц. Там стояла и орудовала шлангом, из которого вырывался сжатый воздух, пожилая женщина – сдувала с тротуара жучков, муравьев и прочих мелких насекомых, вылезших из всех щелей. На ней были голубые джинсы и ковбойские сапоги, а из-под красной банданы на спину свисала длинная седая коса.

– Привет! – сказала я.

На стене была намалевана вывеска: «Иисус, наш Господь. Подержанные покрышки». Помнится, я как-то собиралась звонить 1–800-Господу-нашему, просто чтобы проверить, кто возьмет трубку. Может быть, как раз сюда я бы и дозвонилась.