Это был оазис Надир. Их поместили в глинобитном Большом, как его здесь называли, доме с толстыми стенами и высоким потолком, под которым на деревянных балках сидели и курлыкали сизые голуби. Пол был земляной. На него бросили несколько старых истертых временем ковров и охапки сухой пахучей травы. В доме было прохладно. В узкие, как щели, окошки проникали полоски солнечного света, рассеивавшие разлитую здесь тень.

Потом пришли краснобородые и вместе с ними еще какие-то люди в длинных желто-зеленых кафтанах с гладкими безбородыми лицами. Тогда начали отделять и отводить в сторону мужчин. Всех женщин построили в одну линию в другой стороне. Гладколицые принялись их осматривать, щупали, мяли их груди, заставляли открывать рты, поворачиваться, ложиться на спину и широко разводить в стороны ноги. Мать не хотела ложиться, но ее уложили силой, а девочка начала плакать от страха, решив, что мать снова начнут мучать краснобородые. Тогда один из гладколицых подошел к ней и начал гладить по голове, а потом дал желтую липкую палочку. Девочка не знала, что с ней делать, а он показывал пальцем на рот. И она положила эту палочку в рот и почувствовала сладость. Такого она еще никогда не чувствовала. Забыв о матери, она принялась сосать лимонный леденец, и ощущение радости охватило все ее маленькое существо. А мать лежала на спине с раздвинутыми ногами и, закрыв лицо ладонями рук, тихо плакала. Услышав этот плач, девочка сразу вспомнила о ней. Она подбежала к матери и, присев на корточки у ее головы, начала совать ей в рот свой леденец, думая таким образом успокоить.

– Это я, Астия… Астия… – повторяла она.

Но мать не разжимала вдрагивавшие от плача губы и слезы крупными сверкающими каплями скатывались из под ее ладоней.

Гладколицые стояли рядом и тихо переговаривались. Ни маленькая Астия, ни ее мать Азира не понимали их языка.

– Хорошая самка, – говорил один, – что ты думаешь, Фарнах? Уже рожала, ребенок у нее крепкий… Сложена прекрасно, бедра широкие… эта станет отличной царской коровой, принесет много хорошего приплода.

Второй, тот, который дал Астии леденец, кивал, соглашаясь.

– Надо всех их отмыть, дать передохнуть пару недель и можно пускать на случку. Интересно, что эта дикарка еще и стыдлива…

– Думаешь, будет упрямиться?

– Смирится… А, нет… Жалко пускать такой товар под фригов. Но слегка поучить можно. Айша займется этим. Остальные покорны. Хороший товар пригнал Барейдин в этот раз. Хороший. Много девственниц. Все почти годятся для царских коров. Кроме тех трех… – евнух Фарнах кивнул в сторону трех невольниц, которых уже успели отвести в сторону. – Отдай их фригам, Бакар, пусть повеселятся, уроды…

Второй евнух потер жирную щеку, с сомнением глядя на сбившихся в кучку женщин.

– Их тела еще хороши… Они, как выдержанное вино. Могли бы усладить немало мужчин. Груди не потеряли упругость… Особенно, вон, та… Посмотри, как она держится. За них можно взять двойную цену против цены Барейдина, если продать в Салхо, в притон к сводникам…

– Я вижу… Эти две перезрели, хотя и хороши. А третья…

Фарнах пристально смотрел на женщин, которых хотел отдать фригам. Они были высокого роста и хорошо сложены, как все дикарки земли Халибу. А женщина, о которой говорил Бакар, действительно, выделялась среди остальных. У нее была горделивая осанка, красивое лицо с высокими скулами и большими, немного раскосыми, глазами. Они были затянуты поволокой, сквозь которую пробивался ясный янтарный свет. В них не было страха, как у остальных. Скорее беспокойство и брезгливое презрение. Губы большого рта капризно морщились и были чуть приоткрыты. Нет, эту красоту лица нельзя было назвать особенной. И не в красоте было дело. Фарнах знал: это была врожденная, редкая, как божественный дар, особая женская чувственность, которая скрывалась в чертах лица этой женщины, сквозила в каждом ее движении, линиях тела, жестах, повороте головы, взгляде глаз. Он сразу это распознал. Женщина была еще вполне молодой, и из нее получилась бы отличная царская корова. Но ее грудь смутила старшего евнуха. Она была слишком мала, как у юной девочки. Выкормит ли такая грудь ребенка? Были и другие соображения. Сам, происходя из рода саринов, Фарнах хорошо умел считать и высоко ценил золотые полновесные монеты – мароны. Стать царской коровой могла любая молодая, крепкая женщина. Но не каждая годилась для службы в доме его двоюродной сестры Килии…