Убийство Лесли Грин, великой и ужасной «Если» всколыхнуло общественность так словно очнувшись рано утром люди узнали не об убийстве сутенёрши из восточного района, а то что весь тот пятилетний ужас, спровоцированный маленьким концом света был просто дурным сном.

Никогда раньше на улицах Ирк-Сена от мала до велика не вели разговоры только на одну единственную тему. Сначала робко, с едва заметным облегчением, оглядываясь по сторонам проверяя не заметил ли кто напрочь отсутствующего сочувствия, а после, когда накал этого известия достиг своего предела – не скрывая радости. Улыбаясь в полный рот люди, словно дикари праздновали факт убийства точно такого же человека, одной из них. Ещё одна жизнь была загублена безвозвратно, пусть и порочная, но всё же жизнь, а им не было даже жаль.

В день похорон «Если» хозяева питейных заведений по всему городу словно сговорившись выкатили на улицу бочки с вином. Откупорив их, они угощали бесплатно каждого желающего выпить за убийство Грин, осыпая убитую всевозможной бранью, а её убийцу пожеланиями здоровья и долголетия. Но это было только начало. Дальше творящееся на улице безумие только набирало обороты.

Послышались звуки живой музыки и изрядно подвыпивший народ пустился в пляс, паровозиком двигаясь с одной улицы к другой, затягивая в свои кощунственные объятья простой, неизощрённый народ, озлобленный страхом перед той, кого больше не было. Юные девицы, что ещё пару дней назад одевались как монашки и боялись ходить вечером одни, особенно там, где не было должного освещения в страхе попасть в лапы к сутенёрше, сейчас без какого-либо стыда задрав юбки отплясывали, бесстыже демонстрируя свои прелести. Всё это напоминало вакханалию, пляски ведьм в Вальпургиеву ночь на чёртовой горе, но никак не поминки.

А потом взорвалась бомба! Кто-то выкрикнул:

– Почему эту мразь должны хоронить рядом с нами? Почему эта тварь должна после смерти лежать рядом с честными гражданами и тревожить их покой? Неужели недостаточно они все натерпелись от неё при жизни?

В пьяном угаре, разгорячённые вином и словами поддержки товарищей, беснующиеся и совсем не контролирующие себя они толпой двинулись в сторону траурной процессии, что была устроена властями города. Люди превратились в стадо. С залитыми кровью глазами и пеной у рта они требовали справедливости. Такой какой сами её видели. Они хотели растерзать тело Грин, разорвать его в клочья, чтобы не осталось ни единой жилы, ни единого хряща или сустава, ни одной косточки. Ничего…

Участникам траурной процессии с трудом удалось отбиться. Хоть они и приняли все меры предосторожности, маршрут последнего пути Грин был проложен через окраину города с последующем сворачиванием на улицу, ведущую непосредственно к задним воротам кладбища. Но донести тело сутенёрши до её могилы им не удалось, они скинули её в старую, заполненную почти доверху всяким мусором и хламом, выгребную яму на краю города и быстро засыпали землёй. Это была вынужденная мера. Так им удалось остановить расправу над Лесли, а вот избежать плясок на её могиле они были бессильны. Так же, как и остановить это безумие. Опасаясь, что гнев людской может перекинуться на них, они постыдно сбежали. Но можно ли их винить за это?

Не известно во что всё это могло выльется дальше, но, когда накал страстей грозил перерасти в экстаз, с последующими последствиями всех срочно собрали в актовом зале, губернатор своей твёрдой рукой собирался пресечь творящиеся в его городе беспорядки и заодно сообщить о новом законе.

Бывший оперный театр, а ныне актовый зал или просто арена для обращения губернатора к своим гражданам было единственным зданием, которое подвергли ремонту и полной реконструкции с последующей реставрацией места сцены. Все ложа для любителей высокого искусства снесли, балконы постигла та же участь. Вместо этого неуместного по словам Эймса Каммингса изыска в зоне зрителей поставили обычные деревянные скамьи, яркий свет софитов сменили энергоэкономичные лампочки, которые во время выступлений губернатора включали через одну и не на полную мощность создавая таинственный полумрак. Только над трибуной за которой стоял Эймс свет горел в полную мощь освещая весь силуэт мужчины словно небесные лучи миссию. Создавалось впечатление, что ты находишься не на собрании, а в католической церкви на проповеди священника, для полного антуража не хватало только запаха воска и ладана.