– Земляки, вы конечно же правы! – продолжал свою воодушевляющую речь Каммингс. – То, что эти нелюди оскверняют святое место, последний дом для тел, а возможно и душ, наших дорогих и близких возмутительное попустительство бывших властей и прошлого уклада жизни Ирк-Сена! И я как новый глава этого города не вправе закрывать на это глаза! Во многом мы вернулись к законам жизни наших предков и это было единственно верным решением! К нам вернулось целомудрие и как итог наша жизнь стала лучше, а значит взятый мной курс и политика верны. Именно поэтому я принял решение, – на этом моменте губернатор поднял глаза к небу, точнее к лампочке и яркий свет осветил его лицо, подчёркивая большой нос и губы, в уголках которых собралась слюна. Хардгер искренне посочувствовал тем, кто сидел на первом ряду, наверняка он их всех обрызгал слюной во время своих речей. А ещё его чуть не вырвало от лицемерия и жеста Эймса в котором был укрыт тайный смысл. «Он бы ещё сказал, что ему было откровение свыше!», – и никому не будет поблажек, уверяю вас, это коснётся всех. Даже мою собственную семью! С завтрашнего дня всех убийц, воров, грабителей проституток и прочих приступных элементов будут хоронить за чертой кладбища или вовсе в чистом поле, без памятников и иных опознавательных знаков!

«Ага, небольшой холмик в чистом поле. Словно собачку закопали», – прокомментировал про себя Бьёрн.

В зале поднялся гул одобрения. Эймс Каммингс получил свою порцию любви народа, но это было не всё, теперь ему нужно было ещё утвердиться как человеку, умеющему жертвовать.

– Это ещё не всё! – он поднял руку вверх призывая к тишине. – Если придерживаться законов наших предков, то во всём, я так считаю! Недопустимо выуживать то что тебе подходит и кажется уместным, и отвергать то, что не по вкусу. Иначе это уже лицемерие и двойные стандарты, а так быть не должно! – комиссар напрягся, смутно предчувствуя к чему ведёт Эймс Каммингс. – Шутов, циркачей, уличных артистов и даже актёров постигнет та же участь, как бы мне не было тяжело и больно это говорить. Их будут хоронить за забором кладбища.

«Ну конечно! – Хардгер мысленно отвесил себе подзатыльник за несообразительность. – Эти занятия раньше считались бесовскими и их представителей запрещалось хоронить вместе с православными людьми! Ай да, Эймс, хитро! Его жена актриса, так в глазах этих людей он тоже жертва закона, а не только палач, что сам всё это и придумал! Вот же сукин сын!»

Мужчина перевёл взгляд на Фредерику. Актриса, вскинув голову прожигала губернатора яростным взглядом. Если бы артисты действительно имели что-то общее с бесами, то до омерзения и тошноты порядочный Эймс Каммингс сейчас был бы кучкой пепла.

Сидящая рядом с Фредерикой Лиззи всячески пыталась успокоить подругу, пока та не наделала глупостей в попытке отвесить Эймсу смачную пощёчину или даже плюнуть в лицо. Папарацци понимала, что это непременно вызовет конфликт с полицией, схлестнувшись с которой актриса может серьёзно пострадать. Бьёрн был благодарен ей за это, как не поспешил бы он к Фреди чтобы защитить, вовремя рядом с ней оказаться всё равно не смог бы.

– Так же, – не обращая внимания на повисшую тишину и шок от последней новости продолжил губернатор, – в связи с особыми обстоятельствами, теми что не имели место во времена наших предков, когда они писали этот закон, не имеют права на захоронение на кладбище и так называемые иные, – его взгляд переместился на Лиззи, – те люди что, пережив импульс стали другими.

Испуганный вскрик и уже Фредерика пытается утешить подругу, что вмиг оказалась под пытливым взглядом толпы, словно подопытный кролик. Её рваное дыхание, свидетельствовавшее о подступающих слезах, было отчётливо слышно даже Хардгеру. Вырвавшись из объятий Фреди она бросилась прочь, пока влага удерживаемая в её глазах только силой воли не прорвалась наружу.