К садовому домику можно было пройти от дома через огород по извилистым дорожкам между цветами и грядками. Огюст сам построил его вскоре после их переезда. Камилль подозревала, что он сделал это для того, чтобы иметь возможность хоть где-то спрятаться от бабушки. Сад находился достаточно близко к дороге, и Огюст мог наблюдать за проезжающими мимо повозками и людьми. Иногда он приглашал кого-нибудь из соседей выпить.

Огюст часто засыпал в саду после бокала пива. Именно в такие моменты Камилль видела, как быстро угасает ее отец. Сгорбленный и исхудавший, он выглядел не на пятьдесят, а на восемьдесят. Его лицо было болезненно-бледным, а руки тряслись.

– У него часто бывает отдышка, Камилль, – сказал Жан-Поль, возвращаясь вместе с ней на кухню. – Может быть, ему сходить к врачу?

– Папа отказывается. Говорит, что уже посещал доктора в Париже, и поделать ничего нельзя.

Голова Огюста поникла, а дыхание замедлилось. С таким же успехом можно было представить, что Камилль и Жан-Поль в садовом домике наедине.

– Пойдем, – сказала Жан-Поль, – прогуляемся. До фермы семьи д’Амерваль и обратно.

– Хорошо.

Жан-Поль улыбнулся и взял Камилль за руку.

– Я знаю, что ты была помолвлена, – начал он, – но твой жених погиб.

– Эдуар Дюмон, – ответила Камилль. – Хотя я подозреваю, что он не был готов к женитьбе. Его мать и война поторопили события. Эдуар умер через несколько недель после призыва на фронт, под Верденом.

– Эдуар Дюмон, – задумчиво повторил Жан-Поль. – Все никак не могу вспомнить, как он выглядел.

– Зато я хорошо помню нашу с тобой первую встречу, – сказала Камилль.

И тут же пожалела об этом, когда черты лица Жан-Поля ожесточились, а глаза сузились. Что-то в его взгляде заставило ее поспешно отказаться от своих слов.

– Но я не уверена. Ты, наверное, ходил в школу для мальчиков, а мы, девочки, видели тебя только издалека в учебные дни.

– Они держали нас, мальчиков и девочек, отдельно, чтобы избежать неприятностей. – К облегчению Камилль, он улыбнулся. – Но я помню, как ты шла в школу, Камилль, в белом платье с рюшами и голубыми лентами.

Она никогда не надевала в школу белое платье. Жан-Поль вспоминал тот день в огороде. Он не знал, что она тоже запомнила тот день и того тощего мальчика с грязными коленками. Жан-Поль не хотел, чтобы ему об этом напоминали. И разве Камилль могла его в этом винить? Она почувствовала прилив сочувствия к мальчику, который, как ей казалось, все еще находился внутри этого взрослого мужчины. Камилль хотела дать ему понять, что он вовсе не «никто».

На полях семьи Д’Амерваль близ коттеджа Барбье рос ячмень. В первый год войны только их старший сын был призван в армию, поэтому они смогли собрать урожай. Весной д’Амервали засеяли поле, несмотря на то что в результате воздушной атаки посреди него осталась воронка и был поврежден амбар. Но теперь в семье остались только женщины, и они перестали заниматься урожаем, который кормил их столько лет.

Дверь амбара со скрипом отворилась. Она держалась на ржавых петлях. Стена справа от входа была сильно обгоревшей, а часть крыши над ней обрушилась, превратившись в груду обугленных досок.

– К счастью, другая часть крыши уцелела, – сказала Жан-Поль. – И солома тут хорошая и сухая.

Он сел и похлопал по месту рядом с собой.

Камилль не хотела туда садиться, но и обижать Жан-Поля у нее тоже желания не было. Поэтому с нервной улыбкой она устроилась рядом и прижала колени к груди. Он накрутил прядь волос Камилль на палец и аккуратно потянул за нее.

– Посмотри на меня и на себя, – задумчиво проговорил Жан-Поль, – ты внучка графини.