Кенга вдруг сорвался с места и через мгновение замер перед стариком.

– Ведь ты уже знаешь?

– Да, – кивнул старик. – Я знаю, кто ты. Но не знаю, зачем ты здесь.

– А я помню тебя, старик.

– Конечно, помнишь, – усмехнулся тот. – Ты всех знаешь и помнишь. Но уже слишком поздно что—то менять…

– Кенга, – Матвеев осторожно притронулся к его плечу. – Пойдем отсюда. Не мешай им заниматься своими делами.

– Как ты думаешь, старик, – не слушая его, продолжил тот, – есть ли смысл продолжать движение вперед?

– Как может двигаться то, что неизменно находится в покое? – усмехнулся тот. – Ты не играешь, и не забавляешься, и не видишь снов. Но сделай милость, ответь и мне, сон ли все это? Твой ли это сон? Или этот сон мой?

– Нет.

– Когда—то Полем Надежды владели простые люди. Они безбедно жили, приносили жертвы богам, любили жен и холили детей. В то время среди людей не было голода, потому что не было среди них алчности. Весна сменяла зиму, лето весну. И по краю их мира проходили стада скотоводов…

Услышав это, Нияз вздрогнул и посмотрел на Лернье. Тот кивнул и потянулся за чайником. Тотчас появилась жена Нияза, имени которой Жак никогда не слышал. Она с поклоном налила в его чашу вино, положила на тарелку сладости. Слепо глянула на мужа и также бесшумно исчезла.

– Пока есть Поле Надежды, – тем временем продолжал свой рассказ Игнатий, – и вспаханная земля дает урожай, а люди заботливо обрезают ветви фруктовых деревьев в своих садах, во вселенной царят мир и гармония. И каждую весну, когда тают в тех далеких, благословенных краях снега, время разносит на своих крыльях Ветер Надежды, разносит его на своих могучих крыльях. И каждый, кого коснется дыхание этого ветра до конца дней своих будет счастлив. Его не сломят неудачи, его не сломят козни врагов. Ничто не сможет навредить ему. – Игнатий перевел дыхание. – Это все, что было записано в Хрониках Гоца. А все остальное домыслы или мечты.

– Сдается мне, что нам и этого хватит с лихвой, – усмехнулся Лернье.

Они сидели в легкой, продуваемой всеми ветрами беседке. Стол ломился от угощения. Хозяин дома, верный друг Лернье, ремесленник Нияз, высокий, сухопарый человек в белой одежде, подбадривал гостей. После короткого рассказа Игнатия он стал задумчив, молча потягивал вино и смотрел на бескрайнюю равнину, раскинувшуюся до горизонта. Игнатий тоже посмотрел на горизонт и снова попытался вычислить размеры этой планеты. Либо она на самом деле была невероятно огромна, чему противоречила вполне обыкновенная для обитаемых миров сила тяготения, либо пространства ее были искажены неизвестным ему оптическим эффектом. Временами Игнатию начинало казаться, что этот мир – огромный плоский диск, а не планетоид. И еще ему казалось, что все седые, ветхие легенды здесь воплотились наяву. Он уже исподволь гасил вспышки собственных суеверий и страхов. На первый взгляд патриархальный мир оказался пушистым, одомашненным монстром с жутким оскалом в мягких складках добродушной мордочки.

– Я пригласил их к себе. Всех, – заговорил Нияз в своеобразной манере, разделяя слова короткими паузами.

– Хорошо, – кивнул Лернье. – Нам нужно встретиться и обсудить все в спокойной обстановке. Но готовы ли вы погибнуть, спасая других? Так тоже может случиться.

– Жак, ты открыл нам глаза. Если мы снова закроем их, в мире наступит тьма.

Над столом вновь воцарилось молчание.

Беседка была построена над бурным полноводным ручьем. Вода клокотала, кипела на валунах. От нее исходила приятная свежесть. В саду играли дети Нияза, веселые, черноглазые ребятишки. Глядя на них, Игнатий снова подумал, что он все же ошибся. Не может Сторона Звездного Дракона быть несправедливым и опасным миром. И еще он понимал, что в его теперешнем положении появилось что—то очень опасное, словно он по ошибке заглянул не в ту дверь. В эти минуты он думал, что напрасно встретился с Лернье, потому что без этой встречи и этот мир воспринимался бы им совсем иначе. В эти минуты он больше всего жаждал начать все сначала, с того самого момента, когда его душа воспевала первый восход солнца этого мира.