Я помню, как после каждого «госа» Марина и Наталья вылетали из аудитории со стонами:

– Ой, наверное, двойка! Ой, я ничего не знала!

На «госах» мы сдавали литературу, язык, методику и педагогику. Если человек, закончивший филфак по полному курсу, не может сдать эти предметы, то какой же он специалист?

15.

Первый (конечно, после вступительных) экзамен – античная литература. Массы трепещут в коридоре. Я и еще несколько камикадзе сидим в аудитории и разглядываем злой волей доставшиеся нам билеты.

– Ты куда, Одиссей, от жены, от детей? – вертится в моей голове.

Здоровый студенческий цинизм вырабатывается годами лихих наездов на сессионные зачеты в экзамены. У первокурсников еще нет его. И требовать, чтобы они поведали миру о ситуации, царившей в античной богеме в течение двух веков, просто безжалостно.

Вялость и непонятность свили гнездо в душе моей. Передо мной уже двух умных девчонок отправили на пересдачу. Я сажусь перед Любовью Сергеевной.

– Древнегреческая литература в таких-то веках, – мямлю я вопрос.

У Ендовицкой в глазах загорается огонек интереса. Нет, не к древнегреческой литературной истории в моем исполнении. Эту историю она знает раза в два лучше самих тогдашних тупоумных греков и на три-четыре порядка лучше меня. Нет, ее интерес – это интерес энергичного хищника к своей жертве. Так Каа смотрел на Бандар-Логов. Я млею. Кто из нас Бандар-Лог сомневаться не приходится…

– О Каа, – шепчу я, как завороженный.

– Что? – переспрашивает Ендовицкая и тушит взгляд.

Я немного прихожу в себя и оповещаю:

– Эти века в древней Элладе по многим причинам не отличались литературной плодовитостью.

Ендовицкая хмыкает. Я – Хоббит, а она – Голлум. И нет у меня колечка в кармашке.

– Причина-то одна, – замечает Любовь Сергеевна, – писателей хороших не было.

– Не знаю, – чуть было не брякаю я, но вовремя одумываюсь.

– Но кто-то был? – вопрошает Ендовицкая.

– Был, был, много, кто был, – соглашаюсь я и начинаю нести все, что запомнил из лекций и учебников.

Ендовицкой явно надоедает. Она прохаживается от стола к окну и обратно. Дойдя в очередной раз до стола, она садится на стул и говорит:

– Достаточно.

Я – летучая мышь в нелетную погоду! Сейчас, сейчас.

– Четыре, – говорит Ендовицкая. – Неплохо.

Словно расцелованная лягушка, я принцессой вылетаю из кабинета. Из пятидесяти человек зарубежку сдали у нас с первого раза двадцать шесть. А пятерок было две или три. Да столько же четверок. Так что теперь по всем вопросам античной литературы – или ко мне или, если меня вдруг не окажется на месте, то к Любови Сергеевне…

16.

Деканат – это как аппендикс: орган важный, нужный, но непонятно зачем. И от которого на деле одни только неприятности. Наш деканат был рыбным: в нем жили декан Сомов и Селедка.

Конец ознакомительного фрагмента.