Перед дверью стоял высокий мужчина, одетый в строгий серый китель. Широкие плечи, прямой, выверенный до совершенства силуэт формы, с которой не свисала ни одна лишняя нитка. Он глядел на пришедших холодным взглядом, в котором читалась не грубая сила, а дисциплинированная твердость. Но взор Кирилла лишь скользнул по нему, потому что в тот же момент его внимание перетянула другая фигура.

Из-за одного из стеллажей вальяжно выступил человек, и с каждым его шагом мальчик чувствовал, как волосы на затылке поднимаются дыбом. Это был высокий мужчина с длинными черными, как смоль, волосами, которые падающими прядями обрамляли его грубое, изборожденное шрамами лицо. Шрамы эти были не просто метками боли – казалось, каждый из них хранил в себе историю столкновения с чем-то опасным и безжалостным. Подобные отметины не делали лицо ни героическим, ни отталкивающим, но придавали ему странную тяжесть, от которой по спине Кирилла побежали мурашки. Шрамы напоминали гравюры, вырезанные на холодном мраморе, свидетельство бесчисленных конфликтов, в которых этот человек, очевидно, не раз шел на крайний риск и выходил победителем. Его наряд был не менее примечателен: серый мундир с бронзовыми пуговицами сидел идеально. На таком человеке форма не казалась ни старомодной, ни декоративной – она выглядела вторым слоем кожи, естественным продолжением его уверенной осанки и властной манеры держаться. Поверх мундира небрежно наброшен длинный черный плащ, который касался пола. Он слегка шуршал при движении, точно хищник, держащийся у ноги хозяина. На поясе мужчины висела шпага с рукоятью, в которую был вмонтирован кристалл, отливающий мягкими оранжевыми бликами. В полумраке лавки этот кристалл стал одним из немногих источников света, и его мерцание придавало лицу незнакомца еще более жуткий вид: при каждом повороте головы свет играл на неровностях шрамов, то и дело искажая их рельеф, словно пытаясь вылепить новые, ещё более жуткие черты. Но в этом человеке пугала не только внешность.

– Доброго вечера, господа. Надеюсь, вы не сочтёте наш неожиданный визит чрезмерной настойчивостью, – негромко начал незнакомец, приподнимая брови. – Увы, обстоятельства вынудили нас явиться без приглашения и в столь поздний час. Когда речь идёт о делах государственной важности, церемонии отходят на второй план, и нам приходится действовать незамедлительно. Чтобы проявить должное уважение, позвольте представиться: Капитан Зверс, начальник тайной полиции его императорского величества.

Когда незнакомец заговорил, в голосе его слышалась спокойная, почти обходительная вежливость, но за ней чувствовалось несгибаемое холодное намерение. Он не кричал, не угрожал и не размахивал оружием. Наоборот, он говорил тихо, даже учтиво, однако в этой учтивости не было ни капли искренности. Это была учтивость острого клинка, холодная логика молота, который неторопливо осматривает гвоздь, прежде чем вогнать его в дерево. Его присутствие наполняло пространство ощущением неотвратимой угрозы, заставляло чувствовать себя мишенью под невидимым прицелом.

Капитан Зверс сел за письменный стол с безупречной грацией человека, привыкшего иметь дело с ситуациями любого накала. В его движениях проглядывала уверенность хищника, который знает, что жертве никуда не деться. Поза была столь небрежно-расслабленной, что Кириллу она напомнила поджидающую кошку, которая может в любую секунду броситься вперед. Но здесь кошкой был отнюдь не Виль, а сам капитан – от него ощущалось больше хищного превосходства, чем от кота, впавшего в ступор. Его тёмные глаза, казалось, проходили сквозь мальчика и кота, сканируя не просто их внешность, а намерения, мысли, страхи, слабости. Под таким взглядом у Кирилла внутри всё съёжилось, словно листок бумаги, сжатый нервной рукой.