– Вот так. Знаешь, Жен… нет ничего вульгарного в том, чтобы говорить о своих чувствах. Даже самых интимных.

Я через силу улыбнулась ей. Как хорошо она меня знала! Мне нож острый – выворачивать перед кем-то душу. И это тоже знак, сказала я себе, чмокнув ее на прощание и выходя, что мне чертовски нужна эта консультация.

– Ты бы купил Катрин цветов на обратном пути, – сказала я Никола, когда мы проходили мимо магазинчика итальянского флориста.

– Ага… я вторгся на ее территорию, а?

– Еще как, дружище. Ты ущемил ее права.

Он тихонько засмеялся:

– Все будет хорошо, Жен.

Я шла, глядя вниз, на мои красные сапоги в сером снегу.

– Знаешь… мне это в лом, Нико… я не могу тебе сказать, до какой степени мне это в лом.

– Все правильно. Я знаю.

Я глубоко вдохнула, чтобы не расплакаться. Я не хотела, чтобы у меня потекла тушь до встречи с психотерапевтом, что было бы – я очень хорошо это сознавала – уж совсем смешно.

– Я всегда хотела верить, что… я всегда верила, что я не такая… что я способна справиться сама. Я всю жизнь осуждала тех, кто ходит к психотерапевтам… А теперь, потому что эта чертова сволочь меня бросила, я совсем растерялась, и… Я думаю, это хуже всего. За это я буду зла на него до конца моих дней. Как будто, бросив меня, он открыл какую-то дверь, из-за которой хлынуло дерьмо. Столько дерьма…

– Можно и так сказать… Может быть, когда-нибудь ты будешь ему благодарна.

– Флориану? Даже не надейся.

Он засмеялся и взял меня за плечо. Мимо прошел мужчина, наш ровесник. На нем было широкое пальто и длинный шарф, напомнившие мне того друга Никола, который поздоровался с нами в баре, как раз перед апокалиптическим появлением Флориана.

– Знаешь, тот парень, что приходил тогда в бар…

– Макс Блэкберн?

– Да… Он, знаешь… Он так странно на меня смотрел.

– О боже… я не сплетник, Жен, но это у тебя паранойя брошенки, потому что он, наверно, самый славный парень на свете.

– Да нет, ничего плохого. Просто… не знаю.

Мы уже подошли к кабинету психотерапевта, который располагался в квартирке на первом этаже трехквартирного коттеджа. Никакой таблички с именем и профессией особы, ожидавшей меня внутри, на двери не было. Я была ей за это благодарна и сказала себе, что, наверно, так же благодарны большинство приходящих сюда людей. Из подъезда вышел мужчина лет сорока и улыбнулся нам, не поднимая глаз. Я тотчас же составила о нем мнение: больной человек, слабак, кто же еще ходит к психотерапевту?! Забавное суждение, учитывая мою ситуацию, и от этого мне снова захотелось плакать.

– Держись, чемпионка. – Никола чмокнул меня, и я взялась за ручку двери. – Жен?

– Что?

– Не делай резких движений, ладно? Она не… она не вполне соответствует сложившемуся образу психотерапевта.

Я провела небольшое мысленное изыскание, пытаясь найти в своей голове образы психотерапевтов. Если не считать сексапильного доктора, сыгранного Габриэлем Бирном в «Лечении», я видела только слегка зажатых дам лет пятидесяти в строгих костюмах и очках на кончике носа.

– Вряд ли я ожидаю многого, – сказала я.

– В любом случае. Только не делай резких движений. Увидимся через час?

– Если я еще буду той же…

Я улыбнулась ему вымученной и, хотелось бы думать, мужественной улыбкой и вошла.

Я села на маленький стульчик с прямой спинкой в бездушной приемной. Часы на стене, коробка носовых платков и традиционная стопка старых журналов «Лулу». «Это что за психотерапевт такой, который держит в своей приемной «Лулу»?» – задумалась я и тут услышала женский голос, произнесший мое имя:

– Женевьева Криганн?

– Крейган, – поправила я, подняв голову. – Ничего страшного, все…