Отведенный тебе рукой роковой,

Отпустив тревогу.

В третий – ярко пылает бренная плоть слагая метели созвездий:

Угрызения совести – заблуждение слабых,

Твой дух вознесётся над миром,

Следуя за болью слабых.

И вспыхнешь могуществом звёзд всех расцветших,

Отражением будущих и прошедших,

Мощью тьмы рецессивной:

Ждёт тебя – вечный бой,

Обещая вечный покой.

Ты – стихия величия,

А мир лишь – иллюзия страха,

Преследуя тебя он – обернётся прахом.

Таков наш мир.

Великий. Иной. Твой».

Трепет грома проник в сознание Эйгера посеяв, словно вкусив, энергию иной полярности или масштаба. Как цвет из иных реальностей, но впитавший энергию каждого, и проникшей сквозь сон отчего мир выворачивая разрывает отражая все потаённые страхи ставшие пугающей реальностью: их тела, всех тех, кого Эйгер знал и дорого любил, вплетены в гигантскую паутину алых кристаллов, разорванных миров. От хозяина, ткача судеб, ни следа. В самом центре горит силуэт его Аллиэйры. Растерзанной. Мёртвой. От едва уловимых движений, порождаемых каплями крови, паутина рябит, ослепляя бликами, пока из разрозненных фрагментов многих миров, не начитает просачиваться громадная тень.

Эйгер опасливо прикинул, не мог ли он сам (когда-нибудь) оказаться этим пауком.

Телефонный звонок разрезал влажный воздух прогнав сон как пугливую мошку.

Эйгер с трудом расцепил руки, они прилипли, как и его костюм: в его руках оказалось что-то очень чуждое, твёрдое и холодное, словно это его удерживали всё это время, вытягивая остатки жизни. Сделав усилие, он освободился, оставив тело вместе со своей душой. Её уже было не вернуть. Смотреть на то, чем была Аллиэйра причиняло жгучую боль, вернее, от мысли взглянуть на любимую вновь.

Эйгер оглянулся, словно проснувшись на яви, оказавшись в доселе неизвестном ему мире.

Те же горы, леса, усадьба и небеса, но мир вокруг оказался мрачным, бесцветным, лишенным радости, и тех, кого Эйгер никак не мог потерять.

Моросил слабый дождь.

Моросил. Набирая силу.

Мрачный трезвон из чрева особняка сотрясал тишину, казалось, что он вот-вот поднимет даже мёртвых, настоятельно напоминая о себе металлическим истошным стоном.

Эйгер был уверен, кто-то озаботился пропажей родных, звонит, и звонит, лишь чтоб убедиться, что всё хорошо, услышать матушку, отца, спросить когда вернуться домой.

«Что же я им скажу».

Шаг набирался сам собой. Переходя на бег чтобы прекратить нагнетающий звона прибой.

Эйгер преодолевает путь на одном дыхании, но замирает, подняв холодный металл изящной трубки. На другом конце дыхание и слабые помехи от набирающей силу грозы, словно ненавязчиво напоминая, давая знак, что это только начало пути.

– Мастер Дименсо, полагаю? – из динамика огласил незнакомый, взволнованный, статный голос, внушающий доверие даже не видя лица. Такомо голосу оно и не требовалось.

– Да. Кто это? – решительно выдохнул Эйгер.

– Старший следователь Трифон Кайнарх. Мы получили печальные известия о случившемся у вас. Это правда?

– Это правда, – упавшим голом сказал Эйгер и оглянулся. В помещении начинали скапливается мухи. Проморгавшись оказалось, что это мушки были в его глазах.

На миг Эйгер представил как примитивные насекомые поглощают плоть, оскверняя тела людей, сделавших так много для этого мира.

Отвратительно и не справедливо.

– Мои соболезнования, – помедлил голос, – я немедленно высылаю к вам всех, кого смогу. Но, сами понимаете, это всё же небольшой городок.

Эйгер угухнул и опустил трубку. Заглянул в настенные часы, сделанными из старинного витража, привезённого из Аркри-Дус Максин Нези – ещё одной троюродной сестры, которая уже никогда не привезёт ни одной вещи наполненной богатством истории, не расскажет, каким на этот раз самым удивительным образом та или иная вещь оказалось в руках палеонтолога, и как историческая находка превратилась во вполне себе обыденную вещь.